Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Еще менее могла служить примером для европейских наций Американская революция 1776 года. Это было, как показало время, выдающееся событие, но в Европе на него просто мало кто обратил внимание. Несколько английских колоний, с совокупным населением менее 3 миллионов человек и экономически совершенно незначительных, решив зажить своей жизнью, освободились от английского владычества — сюжет, важный для Англии, но не для остальной Европы. Интерес Старого Света к политическому устройству Соединенных Штатов проснулся лишь с появлением в 1840 году книги французского мыслителя и государственного деятеля Алексиса Токвиля «О демократии в Америке»

В большинстве случаев революции «Длинного века» опрокидывали абсолютизм как форму позднефеодального государства. Через абсолютизм прошли между XVI и XIХ веками самые разные страны — от Португалии до Японии. Прежде, чем перейти в стадию «просвещенного», абсолютизм начинал со свирепых жестокостей. В Англии расцвет абсолютизма отмечен кровавыми правлениями Генриха VIII и Елизаветы I, в Испании он пришелся на царствование Филиппа II, любителя поджаривать еретиков, в России олицетворением абсолютизма стал Петр I. Абсолютизм всегда и везде резко усиливал бюрократию и командные методы управления, порождая, по сути, бюрократические монархии (термин М.Н. Покровского). Он обязательно устранял либо делал бутафорскими институты сословного представительства — зачаточные (по нынешним меркам) парламенты: Генеральные штаты, Кортесы, Земские соборы, риксдаги.

Даже самый стойкий и развитый из всех, английский парламент, при тирании Генриха VIII вел себя крайне послушно и только поэтому уцелел18. В любом случае, Англия, как некая островная аномалия, преодолела свой абсолютизм задолго до наступления «Большого века». Остальным же пришлось конструировать свои парламенты заново — на совершенно новых основаниях, хотя порой и под прежними вывесками.

В связи с недавним столетием Государственной Думы несколько привычных телевизионных неучей, знакомых с историей из пятых рук, пытались высмеять этот юбилей: и опоздали мы, оказывается, навсегда, и парламент был не тот, и срок пустяковый, и преемственность не возникла. То ли дело тысячелетняя европейская преемственность!

Не хочется никого огорчать, но тысячелетняя преемственность — миф. Все демократические режимы современного образца молоды, и это не укор. Важно, от чего движется общество, и к чему. Самая старшая по возрасту модель — английская. Шаг за шагом, иногда проходя по острию, Англия прокладывала путь к парламентаризму современного типа — для себя и, как выяснилось позже, для остального мира. Этот путь поучителен.

До второй половины XVII века судьба английского парламента оставалась столь же неопределенной, как и у родственных ему институтов в других европейских странах. Большой удачей для этой страны стала своевременная смерть в 1658 году военного диктатора, «лорда-протектора» Оливера Кромвеля. Случись она на 10-15 лет позже, все могло кончиться для английской государственной системы куда печальнее. Правда, должность отца тут же унаследовал сын, Ричард Кромвель, но он не обладал отцовской хваткой и, не совладав с войском, вынужден был отречься через неполные 9 месяцев. Наследственная диктатура не сложилась. В 1659 году остаток разогнанного Кромвелем-отцом парламента объявил себя учредительной властью, а в 1660 реставрировал монархию, теперь уже ограниченную. Отныне в Англии не было источника абсолютной власти. Но означало ли это событие, что в Англии появился парламент в принятом сегодня смысле слова? Нет, правильнее будет сказать, что под этим именем закрепилось гораздо более влиятельное, чем прежде, собрание богатых и сильных. Представляя около полутора процентов населения страны, они решали здесь свои дела — решали за плотно закрытыми дверями (все происходящее в парламенте оставалось секретным до XIX века). Менялся состав собрания, старая аристократия вытеснялась новым дворянством, а оно — буржуазией, вокруг чего, собственно, и шла борьба. Говорить о демократическом правлении тут пока еще просто не имеет смысла19. Но уже то, что парламент шаг за шагом становился одним из центров власти, который невозможно обойти, закладывало надежный фундамент будущей демократии. И хотя строительство на этом фундаменте всерьез началось лишь в XIX веке, без парламента оно не началось бы вообще. Причем едва ли к этому строительству можно было приступить раньше, до социального толчка Промышленной революции.

Очень важной мерой стал запрет на продажу депутатских мест («Curwen's Act» 1809 года), до этого они преспокойно продавались. Знатоки литературы припомнят эпизод такого рода у классика «готического» романа Горацио Уолпола: в своих мемуарах он вспоминает, как проходили торги за место от города Садбери в графстве Саффолк. Специальная работа (А.И. Косарев. Избирательная коррупция в Англии XVIII века. Правоведение, 1961, № 4) сообщает поразительные подробности. «Место в парламенте в первой половине XVIII в. можно было купить за 1-1,5 тыс. фунтов стерлингов, во второй половине XVIII в. цена на места возросла до 5 тыс. ф. ст.» — деньги по тем временам весьма серьезные. Тем не менее, данной возможностью охотно пользовались «не только денежные люди, но также и правительство, которое расплачивалось [за то, чтобы в парламенте оказался верный человек] важной должностью или ценной синекурой». Сплошь и рядом дешевле было просто подкупить избирателей. Дело в том, что ввиду резких колебаний их численности от округа к округу большинство членов парламента избиралось ничтожным числом людей. По состоянию на 1793 год «70 членов палаты избирались 35 местечками, выборы в которых были чистейшей формальностью; 90 депутатов избирались 46 местечками с числом избирателей не более 50 человек; 37 депутатов — каждый не более чем сотнею избирателей». Размах коррупции был таков, что «цена голоса могла быть установлена с такой же точностью, как цена на хлеб или цена сажени земли,… кто предлагал цену выше, тот и получал голоса». В округах покрупнее место обходилось уже достаточно дорого: «в местечке Ганитон число избирателей было около 350 человек и цена голоса колебалась от 5 до 15 гиней (фунт стерлингов равнялся 20 шиллингам, а гинея — 21 шиллингу)». Зато гарантия была полная: поскольку голосование было открытым (поднятием рук), невозможно было взять деньги, но проголосовать за другого.

Настоящей вехой на пути своей страны к современной демократии многие английские историки называют уже упоминавшийся «Reform Act» 1832 года. Эта реформа узаконила и формализовала существование партий. Акт не свалился с неба, а был вырван у правящего класса кровопролитными бунтами. А одном Бристоле осенью 1831 года погибло не менее 500 человек, зачинщики были по доброму старому английскому обычаю повешены.