И Гарин - Пророки и поэты

О смерти Вебстер размышлял,

И прозревал костяк сквозь кожу;

Безгубая из-под земли

Его звала к себе на ложе.

Он замечал, что не зрачок.

А лютик смотрит из глазницы,

Что вожделеющая мысль

К телам безжизненным стремится.

Таким же был, наверно, Донн,

Добравшийся до откровенья,

Что нет замен вне бытия

Объятью и проникновенью...

Сам Донн определял "Путь души" как сатиру, сатирикон. Но это скорее не сатира, а ирония, сарказм. В 52 десятистрочных строфах христианский миф о душе воспроизведен в форме прозрачной, но многослойной аллегории странничества.

Сравнивая бессмертную душу с грязным, уродливым, нелепым земным миром, с плотью, в которую она облечена, Донн все больше проникается чувством омерзения к земному. Чем дальше разворачиваются ее странствия, тем больше душа перестает быть человечной и тем сильней уподобляется своему мистическому эйдосу. Гротескные, граничащие с кощунствами, образы перерастают в исступленно мистические, а затем в чисто духовные, символизируя полную победу неба над землей - победу, так необходимую на земле, а не на небе.

Поэт, переживший свою любовь, - не убитый на дуэли, не повесившийся, не умерший с голоду или от туберкулеза, - должен стать Донном: сменить лиру на погребальный колокол.

Все великие поэты, юношами пишущие песни и сонеты, перешагнув рубикон, кончают "Анатомиями мира", "Путем души" или вторым "Фаустом". Если после 40 лет человек мыслит как тинейджер, то это уже не инфантильность, а олигофрения. Вот почему немногие поэты, которым удается до этого возраста дожить, переживают смену мировоззрения. Когда же мировоззрение не меняется, слишком велика опасность закостенения духа.

Нет, товарищи самарины, трагедия Джона Донна - а трагедия была! - не в том, что он испугался смелости мыслей и чувств, и не в том, что, потрясенный и испуганный зрелищем мира, он нашел убежище в коварной церкви, отказавшись от самого себя, но в том, что, повинуясь своему душевному строю, он, поэт плоти и разума, жизнелюб и гуманист, не имел альтернативы: религия и отказ от мирского оказались для него единственным и последним убежищем. Как некогда один из отцов церкви, он ощущал свою жизнь результатом Божьего благоволения; как мудрец, он не нашел ничего взамен молитвы.

Он начал с воспевания невымышленной любви, а кончил постижением сущности человека - властителя природы и горсти праха, силы и бессилия, разума и безумства.

Как мало мы продвинулись вперед.

Как славны мы великими делами,

Подводит случай нас или мы сами.

Ни сил у нас, ни чувств, ни воли нет...

В обскурантизме Донна, воспринимающего познанье мира как крушение разума, - не реакционность, а прозрение, свойственное всем острым умам.

В диптихе "Анатомия мира" тема тщеты жизни насквозь пропитывает стихию поэмы-проповеди, в которой разворачивается по-дантевски потрясающая и по-мильтоновски аллегорическая картина упадка и разложения мира.

Вот когда зазвучали в полную силу настроения, и раньше уже прорывавшиеся у Донна! Все, что видит вокруг себя поэт, поражено распадом и разрушением: человек, природа, земной шар, вселенная.

Донн уже знает: надежды тщетны, он скорбит о случившемся. но он

правдив: все к худшему в лучшем из миров, человек жалок, небеса

безмолвны, грядет Армагеддон. Гармония, о которой мечтали лучшие умы,

обречена и невозможна в мире злобного беспорядка. Последнее, что

остается несчастной душе в таком мире, - обратиться к небесам в

ожидании божественной благодати.

На атомы вселенная крошится,

Все связи рвутся, все в куски дробится.

Основы расшатались, и сейчас

Все стало относительно для нас.

Как и Шекспир, Донн противник фальшивой святости, пафоса, ханжества и целомудрия, превращенного в изуверство. Как все созвучно.

Смерть ужасает Донна, он не может без трепета думать о червях, добычей которых станет тело, - тем вдохновенней он взывает к спасению души от червей и безбожников, посягающих на душу. - От нас...

Донн был постоянно одержим думами о смерти и в конце требовал, чтобы его прижизненно изобразили в саване, в гробу...

Нет, "Анатомия мира" - вовсе не покаяние вольнодумца, а наитие мудреца, нашедшего если не спасение от реалий мира, то надежное утешение.

Мистические переживания "Благочестивых сонетов", усиленные безвременной кончиной Анны и приготовлением к принятию сана, чем-то напоминают молитвы из прозаических "Опытов во благочестии". Они еще более экстатичны и вдохновенны, чем страстная любовная лирика Донна - свидетельство его нарастающей с годами искренности и глубины.

Это Донну принадлежат слова из проповеди, избранные Хемингуэем в качестве эпиграфа для романа "По ком звонит колокол":

Ни один человек не является островом, отделенным от других.

Каждый - как бы часть континента, часть материка; если море смывает

кусок прибрежного камня, вся Европа становится от этого меньше.

Смерть каждого человека - потеря для меня, потому что я связан со

всем человечеством. Поэтому никогда не посылай узнать, по ком звонит

колокол: он звонит по тебе.

Да, Донн типичный модернист - всегда современный. Ирония и скепсис зрелого поэта, мистика "Анатомии мира", глубокая вера ("разум - левая рука души, правая же - вера") - за всем этим стоит не крушение гуманизма, а экзистенциальное постижение внутренней трагичности бытия-всего того, что остается на похмелье после пьянящей эйфории юности.

Блажен, для кого она вечна...

Судьба наследия Донна удивительным образом напоминает судьбу большинства гениев. Просвещение не восприняло его, XVIII и XIX века просто прошли мимо, не заметив колосса. Даже Бен Джонсон, считавший Донна "лучшим поэтом в мире", призывал повесить его - за путаницу и несоблюдение размера. Повторилось то, что уже было при жизни: шквал поношений, сквозь который, медленно крепчая, надвигался вихрь признания. Сначала Керью, на века опережая Т. С. Элиота, затем, с оговорками, Драйден и, наконец, Колридж и Бруанинг отдадут ему должное.

Сад Муз, заросший сорною травой

Учености, расчищен был тобой,

А семена слепого подражанья

Сменились новизною созерцанья.

Читая забытого Донна, Колридж не мог скрыть своих восторгов: "Я устал выражать свое восхищение..." Что вызывало восхищение Колриджа? Все! Напряженность внутренних переживаний, поэтический пыл, тонкий вкус, сила воображения, теплота и приподнятость, самобытность, метафоричность, философичность, лиричность, образность, ритм - "лучшее рядоположение лучших слов".

То, что ставили Донну в укор - "хромоногость", разностопность, Колридж расценил как поэтический подвиг.

Для того чтобы читать Драйдена, Попа и других, достаточно

отсчитывать слоги. Для того чтобы читать Донна, надо ощущать Время и