И Гарин - Пророки и поэты

СИНТЕЗ ИЕРУСАЛИМА И АФИН

Культура иерархична - во все времена она простирается между пещерностью и музыкой небес. Каждый ищет себе нишу. Скажи мне, какую культуру ты выбираешь, и я скажу, кто ты. Наши всегда выбирали разумное, вечное гильотину французской революции, моральные сюсюканья аморального Руссо, "самое передовое учение". Примитив тяготеет к примитиву. Ему подавай строй, плац и сермяжное слово. Слово ему вполне может заменить - жизнь... Проследив исторические корни зарождающейся культуры, нетрудно предсказать, какой она станет. Наши корни - Спарта, Утопия, Стоя, Ренессанс, Просвещение, рационализм. Черты - пафос, ходульность, претенциозность, примитивное морализаторство. Короче - целомудрие, рождающее изуверство.

...У нас была страшно бедная и скудная философская антропология.

Она изначально была задана тем, что наши мыслители предпочитали

пользоваться до- статочно простым срезом философии ренессансного

гуманизма, европейского Просвещения и позитивистов XIX века. Этот

узкий срез общемировой философии как-то удивительно удачно внедрился в

русские головы, и даже отдельные вкрапления метафизики или мистики не

поколебали незыблемость основ. Коротко это можно сформулировать как

старую базаровскую позицию: человек здоров, обстоятельства больны, и

для всеобщего счастья нужно их вылечить. Это наш фундамент, наша база.

Многие явления русской культуры просто под нее подверстывались. Наши

философские представления были просто железобетонными - казалось, они

выработаны для того, чтобы существовать вечно.

И новое наше христианство тоже построено на позитивизме - лишь с

добавлением религиозных красок, которые замешаны на традиционном

русском гиперморализме, - страшной, самой по себе, вещи. Когда ты

слишком моралистичен, становишься, наоборот, недостаточно моральным. В

свое время Талейран замечательно сказал, что любое преувеличение ведет

к недостаточности. Потому, видимо, и в новом христианстве больше

морализма, чем религии. Это тоже связано со стремлением выковать

нового человека: надо как бы облучить ближнего своего новым

мировоззрением - чуть ли не в буквальном медицинском смысле, как

больного некоей общественной болезнью, - и тогда он действительно

переродится. Но моралисты забывают: от облучения могут выпасть волосы,

зубы, и тогда опять получится какой-то урод.

Я полагаю, что фанатичное следование идеалам по природе своей патологично. Наука учит, что лица с подавленными сексуальными импульсами всегда громче других бьют тревогу по поводу безнравственности людей. Еще шире: в мученичестве есть нечто от мучительства, и из мучеников получаются отличные палачи. Вся наша история - яркое свидетельство опасности свободы, исходящей от рабов. Это уже знал Шекспир. От его прозорливости не могло ускользнуть противоестественное соединение скромности и неистовой одержимости, идеала и фальши, святости и беспощадности.

Уродства мира он объяснял не социальным несовершенством, а злокозненностью людей: "кулак нам - совесть и закон нам - меч". Единственная пьеса, где активно не зло, а добро - "Буря", но и здесь присутствует Калибан. Впрочем, и активность добра Шекспир расценил вполне реалистично: как подавление страсти, стоицизм, мудрость избранников. Просперо - символ человеческого духа, освобожденного от зла плоти.

В шекспировских драмах раз за разом появляются обреченные, со щемящей болью выражающие тему гибели в испорченном, полном зла мире беззащитной правды и беспомощной чистоты. Шекспировский Тимон вовсе не мизантроп, а полный горечи гневный обличитель человека и царящего на земле зла и насилия.

Задолго до Лоуренса, Генри Миллера и Джойса Шекспир ратовал против всяких культов невинности, чистоты и самопожертвования вместо пылкого удовлетворения страсти. Разница между Западом и Востоком - это разница между Шекспиром, поющим человеческую естественность, и Толстым, бросающим Анну под поезд.

Давно подмечено, что о гуманизме чаще всего разглагольствуют жестокие люди. Коммунизм - гуманизм беспощадных. Потому-то ему и не потребовались милосердие и терпимость, что "реальными гуманистами" были Ленины и Сталины.

Естественно, все мы - гуманисты. И исключительно из гуманистических побуждений сажали, стреляли и жгли. Еще и сегодня реалистам-гуманистам кажется, что недостреляли. Долго придется разбираться в наследственности нашего гуманизма от не имеющего к нам ни малейшего отношения гуманизма Возрождения, давшего миру действительно великолепную культуру, но, видимо, там наличествовало нечто такое, что привело к нам.

Нам сегодня приходится признать, что как раз гуманизм-то очень

часто антигуманистичен. Не надо увлекаться, осторожно! Слишком большая

вера в человека может привести к уничтожению жизни на Земле. Но, с

другой стороны, нельзя это представлять примитивно: только

антигуманистическая тенденция подлинно моралистична. Нет. Когда

разочарование в человеке так глубоко, что не веришь в возможность

что-то изменить, - это уже беспросветный аморализм... И все-таки,

лучше относиться к человеку плохо: если проявятся в нем какие-то

светлые качества, то хотя бы порадоваться можно будет - что за милый

сюрприз.

Да и в целом европейская философия XX века, которую наши апостолы

или не знают, или не хотят знать, вся - недоверчива по отношению к

человеку, вся под знаком - "осторожно, люди!". В том плане

"осторожно", что раз люди, то можно и взорваться...

На Западе не спасают человека - там лучше его знают и потому

меньше от него ждут. Поэтому западная культура работает с гораздо

более умеренными величинами.

Гуманистичны не восторги перед величием Земного Бога - гуманистична правда о нем, средневековая правда о человеке-сосуде зла и добра. Нет, в Средневековье не говорили, что человек-мешок дерьма. Это поклеп на Средневековье. Учители церкви считали его звеном между небом и адом. Богом и зверем. Я потому и предпочитаю философскую антропологию "Улисса" философской антропологии закаленной стали, что у Джойса - вся полнота человеческого, а у Островского человек-штык. И в Шекспире ценю не "певца человечности, победоносно выступающего против всего, что враждебно подлинной жизни", а певца жизни...

И еще: не нужно спасать человека и человечество. Неужели нам мало опыта "спасателей"? Если уж и надо кого спасать, то не человека, а от человека, еще более - от "спасителя" и "благодетеля". А человек, если он опыт Бога, таков, каким он и должен быть, даже если опыт неудачный...

Исторический опыт, который не учит дураков, учит умных остерегаться громких слов. Все самые большие мерзости начинались с освобождения и спасения. Никто больше Гитлера не любил немецкий народ, никто больше Ленина не желал счастья русскому. Вот почему я всегда - не только сегодня - бежал гуманистов, патриотов, поборников разума и борцов за счастье на земле.