Александр Порецкий - Наши домашние дела

Еще разъ: не пренебрегайте мелкими чертами; онѣ, собравшись во множествѣ, могутъ сами собою, безъ всякаго съ вашей стороны напряженiя, изобразить вамъ живого человѣка, и онъ будетъ вамъ знакомъ, и вы поймете во всей глубинѣ его душу, распознаете все существо его… Положимъ, незнакомый вамъ человѣкъ, случайно почувствовавъ къ вамъ довѣрiе, или такъ, по свойству собственной откровенности, разговорится вамъ о своемъ житье-бытье, простомъ, убогомъ, обыденномъ; онъ будетъ говорить о вещахъ, повидимому совершенно пустыхъ, ничего не значащихъ; но не прерывайте его, и посмотрите, какъ съ каждымъ словомъ будутъ выясняться предъ вами и его житьѣ-бытьѣ, со всею обстановкой этого житья, и самъ онъ, со всѣми тончайшими оттѣнками его характера… Пишущему эти строки случилось недавно ѣхать по желѣзной дорогѣ въ вагонѣ третьяго класса и имѣть сосѣдями одного молодого парня изъ-подъ Клина, да одну молодую женщину изъ-подъ Костромы. Ему… т. е. мнѣ, пришлось сидѣть у окна, а сосѣдямъ моимъ хотѣлось иногда посмотрѣть на окрестности, полюбоваться обгорѣвшими въ прошлогоднiй лѣсной пожаръ сосенками, или иными не менѣе веселыми и привлекательными видами, — и вотъ они, безъ спросу, поочередно ложились локтями ко мнѣ на колѣни и смотрѣли на окрестности. Я не препятствовалъ имъ въ этомъ; я молча предоставилъ мои колѣни въ ихъ полное распоряженiе, и они, должно-быть почувствовавъ угрызенiе совѣсти, или просто въ видѣ платы за пользованiе колѣнями, наградили меня безконечными разсказами о себѣ и о своихъ домашнихъ дѣлахъ. Особенно женщина изъ-подъ Костромы оказалась щедрою на эту плату. Отъ нея узналъ я все: — и о томъ, какой у ней былъ строгiй свекоръ, и какъ онъ любилъ, чтобы былъ порядокъ въ домѣ и чтобы всего было вдоволь за столомъ, и чтó они ѣли и чтó пили при свекрѣ, и какъ живетъ она теперь, безъ свекра. А живетъ она такъ, какъ я не воображалъ, чтобъ жили наши сельскiе обыватели: живетъ она въ селѣ, расположенномъ на берегу Волги, одна въ домѣ, съ пятерыми малыми дѣтьми, а мужъ ея находится въ Питерѣ, торговлей занимается, къ ней прiѣзжаетъ передъ великимъ постомъ, мѣсяца на два; а теперь она ѣдетъ къ нему на свиданiе… И живетъ она на всемъ покупномъ: ни хлѣба, ни овощей — ничего нѣтъ своего; даже воду съ Волги возятъ ей за мѣсячную плату.

— Что же дѣлаешь ты дома?

— Кàкъ что? Ну, въ домѣ приберешь, за дѣтьми присмотришь, чайку разокъ другой-третiй напьешься, день-то и пройдетъ… У меня дядя тоже былъ — умеръ; богатый былъ человѣкъ, капиталу оставилъ тысячъ двадцать. Остались сынъ да дочь; сынъ-то вышелъ безчастный: параличъ его разшибъ; одна рука не владѣетъ, работать ничего не можетъ; только сидитъ да на счетахъ кладетъ: охоту такую имѣетъ — все сидитъ да выкладываетъ, все щелкаетъ на счетахъ. Дочь — невѣста, еще дѣвушка; женихъ сватался, да очень много приданаго просилъ, не сошлись…

— Сколько же просилъ приданаго?

— Да просилъ онъ, я вамъ скажу, восемь салоповъ, да четыре бурнуса теплыхъ, да два холодныхъ, да платье бархатное, да атласныхъ, да шолковыхъ, да…

— Постой, постой!.. Восемь салоповъ, говоришь?

— Восемь салоповъ.

— Куда же такое множество вдругъ?

— Ну такъ! Говоритъ, чтобы одежи было много. Капиталу, говоритъ, мнѣ пожалуй не надо: капиталъ у меня есть свой; а чтобы одежи было много.

— Да все же — восемь салоповъ!.. Вѣдь это больше, чѣмъ на всю жизнь. Пока она носитъ два салопа, остальные моль съѣстъ.

— Пускай съѣстъ, а все-таки чтобы было много одежи.

— Кто же былъ этотъ женихъ? купецъ?

— Нѣтъ, тоже изъ нашихъ.

Это значитъ бывшiй крѣпостной, а теперь временно-обязанный крестьянинъ.

— А вотъ я выходила, примолвила сосѣдка, такъ за мной ничего не просили. Батюшка тоже былъ богатый, а не просили ничего.

— Отчего же такъ?

— Ну такъ! Былъ бы, говорятъ, человѣкъ…

Сосѣдка улыбнулась и потупилась. Надо замѣтить, что она очень недурна собой.

— Экая эта дорога! говоритъ между тѣмъ сосѣдъ изъ-подъ Клина, плотно налегая на мои колѣни и выглядывая въ окно вагона: — чего стóитъ вся эта дорога?

— Вся-то дорога стóитъ, говорятъ, больше ста мильоновъ.

— Господи! восклицаетъ сосѣдка, — какая куча денегъ! А чтó народу разорила эта дорога!

— Кого же она разорила?

— Да кого! Мало ли тутъ народу извозомъ занимались; чтó они теперь дѣлаютъ? всѣ обѣдняли.

— Полно, матушка! У насъ много дѣла, были бы руки! Ужь вѣрно давно другой промыселъ нашли.

— Да! поди, нашли! Вотъ у насъ по Волгѣ тоже теперь машина ходитъ, — сколько она горя надѣлала! У насъ на селѣ много было расшивщиковъ; расшивы свои имѣли, хлѣбъ возили. Какiе были богатые дома! Теперь всѣ обѣдняли.

— Чтóжь они ничѣмъ другимъ не займутся?

— Занимаются кое-чѣмъ по мелочи, да ужь все не то; рыбу стали было иные ловить, — и рыбу-то всю машина разогнала!

— Кáкъ разогнала?

— Такъ и разогнала: вѣдь она вонъ идетъ, хлопаетъ, по водѣ-то шумъ такой! Ну, рыба вытаращитъ глаза, да и бѣжитъ какъ полуумная, сама не знаетъ куда, — вся убѣжала. Бывало у насъ стерлядокъ много ловили; а теперь почти-что совсѣмъ нѣтъ… Теперь ужь совсѣмъ другое. Бывало встанешь ранехонько, взглянешь — на Волгѣ-то стонъ стоитъ: расшивы идутъ; чтó тутъ народу работаетъ — видимо-невидимо! И цѣлый божiй день такъ-то; а теперь все тихо!

— Чтó же это? развѣ меньше хлѣба везутъ? дѣлаю я наивный вопросъ.

— Нѣтъ, не меньше; да вѣдь она идетъ, машина-то, тащитъ за собой столько барокъ, а гдѣ-гдѣ человѣкъ виденъ; пройдетъ себѣ въ минуточку, и опять все тихо да пусто. Такъ, право, даже скучно.

— Послушай однако, голубушка: вѣдь съ машиной, сама видишь, меньше труда, меньше возни…

— Конечно меньше.

— Ну, стало быть легче, стало быть лучше?..

— Да оно лучше тому, у кого машина: онъ богатъ, завелъ себѣ машину и беретъ большiе барыши; а бѣднымъ-то каково! Вѣдь бывало расшива-то станетъ — чтó тутъ надо народу! Изъ нашего села иной бывало три-четыре дня поработаетъ, — рублей пятьдесятъ и получитъ…

— О-го! А каково-то было хозяину! Во что ему-то эта работка обходилась?

— Ну, ужь конечно обходилась недешево.

— Такъ вѣдь все это падало на хлѣбъ; хлѣбъ оттого становился дороже; а съ машиной стало-быть хлѣбъ долженъ сдѣлаться дешевле…

— Да! а вотъ онъ не сталъ же дешевле-то!

Тутъ пришолъ конецъ нашему разсужденiю. Сосѣдка поставила меня въ тупикъ: я чувствовалъ, что не могу объяснить ей убѣдительнымъ образомъ причину, почему и при существованiи машины хлѣбъ не сдѣлался дешевле. И осталась она, моя смазливая сосѣдка, въ томъ печальномъ убѣжденiи, что машина — вещь недобрая, по крайней мѣрѣ для ихъ приволжскаго села. Грустно, да чтоже дѣлать!.. Конечно тутъ тоже своего рода нетронь меня; машина рыбу разогнала, да отняла легкую добычу у тѣхъ расчетливыхъ мужичковъ, которые можетъ-быть прежде по цѣлымъ днямъ сидѣли на бережку, сложа руки да поджидая, не станетъ ли расшива, чтобы вдругъ въ три-четыре дня взять пятьдесятъ рублей… Другой сельскiй обыватель, съ которымъ пришлось мнѣ вмѣстѣ сидѣть на пристани, поджидая прибытiя парохода, разсуждалъ совсѣмъ иначе о пароходахъ и желѣзной дорогѣ: онъ говорилъ, что они доставляютъ ему большое удовольствiе. Но — объ этомъ какъ-нибудь послѣ, если случится къ слову.