Лев Шильник - Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

Макаки поступают так же. Доминанту достаточно только приступить к наказанию подчиненного, как остальные радостно спешат на помощь, причем наибольшую активность проявляют нижайшие из низших, ютящиеся на самом дне пирамиды. Психологическая подоплека этого феномена лежит на поверхности: забитые и бесправные обитатели дна, унижаемые и третируемые, обычно могут переадресовывать накопившуюся агрессию только неодушевленным предметам. Понятно, что такая разрядка приносит мало радости, а тут вдруг открывается возможность отвести душу. Вчерашние парии получают карт-бланш и с упоением травят неугодного: бьют и кусают несчастную жертву, бросают в нее калом, тычут подвернувшейся под руку палкой. Интересно, что к этому подключаются и самки, обычно не играющие в иерархические игры самцов, причем действуют усерднее всех. Дольник пишет: «Такой простой механизм позволяет доминанту без особого риска для себя подавлять нижестоящих. Стоит только начать, а дальше общество докончит».

Коллективные расправы всегда осуществляются руками негодяев и люмпенов, обитателей социального дна, не желающих и не умеющих отвечать за свои поступки. Никакой вины они за собой не чувствуют: а что такого, как люди, так и я…

Даже на такой крошечной модели, как очередь в магазине, можно увидеть, насколько эффективно работает эта гнусная программа. Хамоватой продавщице, как правило, не составляет никакого труда натравить очередь на покупателя, вздумавшего качать права, пусть даже он печется об общих интересах. Хорошо написано об этом у Дольника: «Вы замечали, что легче всего ей втянуть тех, кто подсознательно чувствует себя ниже и слабее других: женщин легче, чем мужчин, пожилых женщин легче, чем молодых, ближайших к продавщице покупателей легче, чем стоящих дальше? Вы думаете, продавщицу этому тонкому психологическому приему нужно учить? Нет, она его быстро находит в своем подсознании».

Стоит ли удивляться, что на такой богато унавоженной почве легко распускаются самые отвратительные тиранические режимы? Все без исключения тираны стремятся взять деятельную и вменяемую оппозицию к ногтю и опираются на народ, на так называемое агрессивно-послушное большинство, которое восторженно рукоплещет отцу родному, когда тот устраивает показательную выволочку одному из своих сатрапов. Если же опальный вельможа, потеряв нюх, продолжает кочевряжиться, то его под белы рученьки оперативно препровождают в места, не столь отдаленные. И это еще не самый плохой вариант: в менее гуманные времена таких упрямцев без долгих разговоров отдавали рассерженной толпе, и тогда уже она вершила свой скорый суд.

Однако вернемся к нашим павианам — вздорным, жестоким, но все-таки не таким подлым, как макаки, забрасывающие собратьев экскрементами. Мы помним, что стержнем строгой павианьей иерархии является возрастной принцип, который время от времени может нарушаться. При прочих равных пожилой член стада всегда стоит на голову выше, чем агрессивный молодняк, но дерзких и честолюбивых субдоминантов такой порядок вещей часто не устраивает. Они создают дружественные союзы, прекрасно понимая, что совместными усилиями повысить свой иерархический ранг куда проще, чем действуя поодиночке. Подобная стратегия оправдывается далеко не всегда, поскольку молодые самцы предают друг друга, особенно если вдруг выясняется, что у объекта их притязаний тоже имеется сильный партнер. Череда распасовок может продолжаться достаточно долго, пока наконец не оформится прочный и надежный союз, готовый пробиваться наверх всеми правдами и неправдами. Вот из таких упертых молодых самцов, крепко держащихся друг за друга, получаются потенциальные иерархи, имеющие в перспективе шанс взобраться на вершину пирамиды.

Юрий Нагибин в своей замечательной «Книге детства» исчерпывающе описал механизм выстраивания властной вертикали у подростков. Он рассказывает о том, как пренебрег неписаным законом возрастного соподчинения — в честном поединке начистил морду парню, который был много старше него, но вместо ожидаемых лавров получил отлуп.

«Сомнения не оставалось: меня ждет суровое возмездие. Я поднял дерзновенную руку не просто на слабосильного верзилу Соломатина, а на нечто высшее, затрагивающее всю дворовую аристократию, и мне не уйти от расплаты. И когда во время игры в ножички задиристый щуплый Курица, стоявший в табели на ступень выше Борьки Соломатина, без всякого повода кинулся на меня и повалил, я пересилил искушение выбить дух из его хилого тела. С удивлением, близким к печали, я обнаружил, что Курица, хоть и пожилистее и покрепче Борьки Соломатина, тоже слабак, но голос высшего смирения произнес внутри меня: покорись! Курица сплясал на моих костях победный танец и, оглядываясь на своих сверстников, молчаливо наблюдавших экзекуцию, спросил: "Получил? Хватит с тебя?" Он приметно дрейфил. «Хватит», — сказал я и увидел, как потеплели лица окружающих. Порядок был восстановлен, слава порядку!..»

Высокий иерархический ранг — отнюдь не синекура. Павиану, угнездившемуся на самой верхотуре, некогда почивать на лаврах — дел у него выше крыши. Сидя на возвышении и грозно хмуря брови, он внимательно следит за своими подданными. Возвышение в данном случае не метафора: когда стадо располагается лагерем, иерархи занимают самую высокую точку, откуда далеко видно во все стороны. В первую очередь, его внимание нацелено на самок детородного возраста, ибо геронты считают их своей собственностью и не позволяют им спариваться с кем попало (такая инициатива строго наказуема). Но самки себе на уме, а потому за ними нужен глаз да глаз. Всех прочих тоже нельзя оставить без внимания. Если кто-то выкопал что-то вкусное, это следует незамедлительно отобрать.

Патриарх стучит себя в грудь, похлопывает по гениталиям и время от времени призывает то одного, то другого самца, заставляя его принять унизительную для него самочью позу подставки для спаривания. Впрочем, насколько эта поза унизительна — вопрос открытый. Например, Лоренц убежден, что обезьяна, производящая этот ритуал, просто признает более высокий ранг той обезьяны, которой он адресован, и описывает весьма показательный случай:

«Я видел однажды в Берлинском зоопарке, как два сильных старых самца-гамадрила на какое-то мгновение схватились в серьезной драке. В следующий миг один из них бежал, а победитель гнался за ним, пока наконец не загнал в угол, — у побежденного не осталось другого выхода, кроме жеста смирения. В ответ победитель тотчас отвернулся и гордо, на вытянутых лапах, пошел прочь. Тогда побежденный, вереща, догнал его и начал просто-таки назойливо преследовать своей подставленной задницей, до тех пор пока сильнейший не "принял к сведению" его покорность: с довольно скучающей миной оседлал его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после этого побежденный успокоился, очевидно убежденный, что его мятеж был прощен».