Геннадий Сосонко - Диалоги с шахматным Нострадамусом

Неверно было бы думать, что Михаил Таль, милый и симпатичный вне шахматной доски, не обладал этим качеством. В шахматах ему было совершенно не свойственно милосердие, и добряком, как это может показаться человеку, далекому от игры, он не был. Выражение «у картишек нет братишек», услышанное им в детстве, Миша запомнил накрепко. «Братишек» нет и в шахматах, а если нет — значит, есть только ты, ты сам, кто должен победить, потому что шахматы — это соревнование двух людей, в котором задействована немалая часть эго, а передвижение деревянных фигурок по доске на самом деле означает борьбу характеров, где должно торжествовать твое собственное я.

«Талантов много, мало характеров», — говорил Фрейд. Это утверждение относится, без сомнения, и к шахматам: недостаточно иметь природный талант, надо обладать постоянным желанием доказать, что ты лучше, сильнее своего соперника. Очевидно, что одним из компонентов успеха является и наличие агрессивности, и, может быть, разница в уровне игры мужчин и женщин объясняется именно различной степенью агрессивности, свойственной им от природы.

В борьбе двух эго порой обнаруживаешь в себе чувства, о существовании которых раньше и не подозревал. Ханс Рей вспоминает, как однажды, сделав сильный ход и отойдя от столика, стал наблюдать за партнером, погрузившимся в раздумье. К своему удивлению, Ханс вынужден был признать, что озабоченный вид соперника, состояние нервного беспокойства, его охватившее, покрасневшее лицо, тревожные взгляды, которые тот время от времени бросал на часы, наблюдая за стрелкой, приближающейся к роковой отметке, доставляли ему глубокое удовольствие. Уверен, что это чувство в той или иной степени знакомо каждому шахматисту.

Макиавелли советовал государям и политикам «научиться не быть добрыми». Уинстон Черчилль тоже знал кое-что о достижении цели, когда — так ли уж с улыбкой? — советовал: «Если вы хотите достичь цели, не старайтесь быть деликатным или добрым. Пользуйтесь грубыми приемами. Бейте по цели сразу. Вернитесь и ударьте снова. Затем ударьте еще — сильнейшим ударом сплеча...»

Те же советы применимы и к шахматам, если, конечно, речь идет не о пляжной партии в перерыве между купаниями. Опытный профессионал знает, что на время партии о доброте, предупредительности и радушии надо забыть и что понятию «милосердие», означающему готовность помочь кому-то, проявить сострадание, сочувствие, не должно быть места в спорте.

У Набокова имеется персонаж, у которого слишком добрые глаза для писателя; слишком добрых глаз не должно быть и у шахматиста. «Писатель должен быть сукиным сыном», — говорил Эзра Паунд, но «сукиным сыном» должен быть и шахматист.

Борис Гулько дает время от времени уроки шахмат своему знакомому, врачу, пожилому интеллигентному человеку, любителю музыки и шахмат, играющему на клубном уровне. Тот нередко получает хорошие позиции, но добивание дается ему с трудом; ничего, напоминающего инстинкт убийцы, в нем не просыпается. Желая помочь ученику преодолеть недостатки стиля, Гулько сказал ему однажды: «Поймите, шахматы — это игра для хулиганов». Доктор внял совету гроссмейстера, заиграл в следующих турнирах чрезвычайно агрессивно, и успехи его резко возросли. Вспоминается Зощенко, говоривший, что жизнь устроена проще, обиднее и не для интеллигентов. Может быть, шахматы тоже устроены проще, обиднее и не для интеллигентов.

Еще в девятнадцатом веке, когда правила джентльменства играли значительно большую роль, чем сегодня, Эммануил Шифферс писал: «В серьезной партии (когда замешан крупный или денежный интерес) любезности должны ограничиваться строгой справедливостью и взаимным уважением партнеров, без всякого ложного великодушия». А один из пунктов программы петербургского турнира 1909 года гласил: никто не вправе оказывать снисхождение своему противнику при нарушении последним правил игры.

В десятом туре чемпионата Европы 2003 года игралась партия Малахов — Азмайпарашвили. Оба гроссмейстера боролись за лидерство, и спортивное значение встречи было очень велико. В благоприятном для себя окончании Зураб взялся за слона и намеревался сделать им ход, забыв предварительно разменять ладьи. Малахов вспоминал: «Увидев, что ладьи еще находятся на доске, он сказал что-то вроде: «Ой, сначала же, конечно, размен...», поставил своего слона обратно, взял мою ладью, и партия продолжалась. Не знаю, как в такой ситуации поступили бы другие — кто-то на месте Азмайпарашвили, может, сразу бы сдался, кто-то на моем месте потребовал бы сделать ход слоном, — я же не хотел нарушения логичного развития поединка и поэтому не возражал, чтобы Зураб переходил: ошибка была явно не шахматного свойства! Когда уже подписывали бланки, Азмайпарашвили предложил мне считать партию закончившейся вничью. Но... в тот момент я уже сдался, и признавать ее ничьей было поздно. После партии у меня остался неприятный осадок, но связано это было главным образом с моей игрой».

Этот инцидент вызвал большой резонанс. Кое-кто говорил, что на месте Азмайпарашвили тут же сдал бы партию, как поступил Корчной в аналогичной ситуации с Багировым на чемпионате СССР 1960 года. В сложной позиции, где многие отдавали предпочтение Корчному, произошел размен, и будущий чемпион страны должен был сделать очевидный ход слоном, побив неприятельскую ладью. Погрузившись в раздумье, Корчной импульсивно взялся за другого слона и немедленно сдал партию.

Многие утверждали, что поступок Малахова, давшего фактически переходить своему сопернику, не имеет ничего общего с fair play, и надо не хвалить Малахова, а осудить его за нарушение правил игры, которые следует строго выполнять. Они резонно напоминали, что от исхода партии зависит не только твой конечный результат, но и классификация остальных участников соревнования.

Такого рода инциденты, как в партии Малахов — Азмайпарашвили, по моему наблюдению, почти никогда не отплачиваются сторицей. Более того, они наносят немалый психологический урон стороне, проявившей милосердие, слабость или нерешительность, внося дискомфорт и оставляя неприятный привкус и саднящую рану в разбереженной душе. И не только оттого, что возможности «вернуть свое» почти наверняка никогда не представится, но главным образом потому, что такое поведение противоречит принципам самой игры.

Наказуемы должны быть не только ошибки, совершенные на доске, но и любые другие — «не шахматного свойства», как их охарактеризовал Малахов. И кто знает, может быть, успехи московского гроссмейстера после того случая стали менее впечатляющими потому, что Каиссе не понравилось, что ей предпочли какую-то другую богиню. Каисса этого не любит. Она любит тех, кто полностью переходит в ее царство и живет по ее времени. Времени, отсчитываемому шахматными часами и не имеющему ничего общего с настоящим. В этом царстве действуют свои правила и законы, которых надо придерживаться неуклонно, и только после партии возвращаться в обычный мир, узнавая о нем так же, как рыба узнаёт про воду только тогда, когда оказывается на суше.