Газета День Литературы - Газета День Литературы # 89 (2004 1)

Голос телеведущего с взволнованного эротичного хрипа сорвался на глухой визг:

— Кость, хватит дураком прикидываться, ты понимаешь о чем я! Это же — п….ц! Блокада!

— Миш, ты проспись, а потом звони. Если вдруг блокада начнется!

Связь оборвали.

Михаил Леонтов, по-прежне

му в трусах, несколько раз прошелся по дому, то и дело подходя к монитору и просматривая обновляеющиеся новости интернета.

Молчали правозащитники. Молчали западные издания. Молчал даже Венедиктов.

Когда Михаил наконец вынул из холодильника бутылку водки, хлопнула дверь на террасе, и в комнату вошел сторож Василий.

— Ну, с наступившим! А я-то думал, вы спите, ничего не приготовил.

Михаил опрокинул стакан и посмотрел на своего "домоправителя".

— Ходорковского расстреляли… Вот ведь.

Василий начал хлопотать у плиты.

— Совсем не стало порядка. А вот такие тоже, когда я в Луге жил, фермера одного зарезали, а у евойного работника язык вырезали. Ну ничо, будет еще порядок… Путин сказал, будет…— продолжал Василий, разбивая яйца над сковородкой.

Михаил Леонтов поставил стакан на стол и вышел из кухни. Дойдя до постели, он лег и накрылся одеялом с головой.

Его разбудил телевизор. Барбара Брыльска голосом Пугачевой пела песню "На Тихорецкую состав отправится…". Гитарные аккорды отзывались в раскалывающейся после вчерашнего голове. В кухне гремели посудой.

— Василий… — осторожно хриплым голосом позвал мэтр.— Василий!

— Иду, иду…

Василий вошел в комнату с чашкой, испускающей горячий и жирный аромат.

— И что вам не спится? На часах и десяти нет, а вы проснулись. Отдыхали бы, чай Новый год, праздник.

Увидев, как хозяин вытирает пот со лба, Василий снова заохал:

— Да у вас не температура ли?! А я говорил вчера: виданое ли дело после бани без штанов по лесу ходить…

Обещанного, говорят, три года ждут. А значит, пришло время собирать антологию русской поэзии нового, XXI века. Перед вами — первый её выпуск в версии “ДЛ”.

ОЛЬГА КОЗЕЛЬ

* * *

Дорога — бугор на бугре.

Известное дело — Расея.

Так траву ещё при царе

Косили в верхах Енисея.

Так лился туман или стон,

В обитель — роптать на судьбину —

Сплавляли неласковых жён,

И — вниз по реке — древесину.

Так тянет смолой костерок

В полях, величая Купалу.

Так ехал Бестужев в острог,

И Меньшиков ехал в опалу.

* * *

Как малый пострел, за повозкой бегущий в пыли,

Как старый казак, на войну провожающий сына,

Ты смотришь с укором на белую прядку земли,

Не смея, как прежде, промолвить: моя Украина!

Пусть ценят за доблесть и пусть не желают добра,

Мы смертной гордыней своею гордимся по праву.

Но слышен на склонах взволнованный голос Петра,

И дикие розы впотьмах окружают Полтаву.

И если любить, то лишь шум малоросских ветров,

Ковыль Запорожья, могилы и память о Сечи,

И посвист ночной подгулявших степных гайдуков,

И шляхетских жинок покатые полные плечи.

Там панская дочь собирает во ржи васильки,

И жаркие посулы небо вплетает ей в косы,

Там точатся к бою и, звонкие, гнутся клинки,

Там тяжбы и свадьбы, и зреют в ночи абрикосы.

ДЕТИ

Вокруг Игнатьева — леса.

Бродя по ним в полдневном свете,

Вдруг чувствуешь: на два часа

Реальней приближенье смерти.

И вот, кляня сто первый бор,

И вечный времени излишек,

Я набредаю на костёр

И деревенских ребятишек.

Я вспоминаю "Бежин луг",

Своё назвав негромко имя,

Вхожу в ребячий этот круг

И заговариваю с ними

Об урожае, о кино,

О том, что снега нынче мало,

О подвиге под Ведено

Прославленного генерала.

"Пусть генералы и умны, —

Мне мальчик говорит спокойно, —

Не верю я в конец войны,

На свете не кончались войны…"

На костерке дымится снедь.

Жужжит у щёк морозец колкий.

Обыкновенный русский снег

Заносит мокрые просёлки.

Сестре Вере

Мне хоругвь не вносить в алый свет алтарей,

До святынь не достанешь рукою…

Но вдохни эту пижму и этот кипрей,

И узнаешь, что это такое.

И военная гарь, и молочная Гжель

Сотни раз повторялись на свете,

Только мы-то с тобой из нездешних земель,

Мы — иной современности дети.

Лишь в ладонях согрей золотую свечу

И сожми, как штурвал самолёта.

Мне на правду плевать, и я верить хочу,

Что отец мой шагал с пулемётом.

И я верить хочу — мне на правду плевать,

Что я крови несмешанной, русской,

И что время когда-то отправится вспять:

Сотня лет — и изменится русло.

СЕВЕРНЫЕ СТАРУХИ

У Белого моря веков испокон

Глядят тебе вслед из белёсых окон.

И нет никого — только чувствуешь взгляд,

Как будто не люди — деревья глядят.

Но мастер чужой стародавней поры

Безмолвную душу упрятал в стволы.

И вырезал руки, надбровья и рот

Из дерева древних забытых пород.

Их корни в трудах от зари до зари:

Что мёртво снаружи, то живо внутри.

Их песни, преданья, их мать и отец

Бессмертны в изгибах древесных колец.

Они просыпаются в раннюю рань.

Резная кровать. На окошке герань.

Часы. Покосившиеся косяки.

На выцветшем снимке сыны — моряки.

ДМИТРИЙ МАЛИНА

МОСКВЕ

Что пучеглазая? Сверкаешь вся золотом?

Тыщей моторов ревешь каждый день?

А знаешь, как хочется по Манежной молотом?

Или спалить тебя, как Ольга Искоростень?

Как ни взгляну на тебя, всё-то ты улыбаешься,

Во все тридцать два золотых расплылась,

Ну скажи ты мне, дурочка, чем ты бахвалишься?

Что складищами жира за кольцо разлилась?

И это та златоглавая, за которую насмерть?

Под пули, не думая, за которую...

А теперь застелила все вывесок скатерть?

Нет, подождите, я вам устрою...

Я вам устрою, а ну-ка — руки!

Руки прочь! Руки! Руки, сказал!

Ты не подумай, я не со скуки,

Просто надо, чтоб кто-то тебя наказал!

И я приговариваю тебя к расстрелу,

Смеешься, смотришь как на глупца?

Ты лучше подумай, сколько язв расползется по телу,

Сколько крови прольется по жилам-улицам!

Пойми ты, глупая, еще не поздно!

Это не произвольно, это поллюция!

Но если ты исцелиться сама не способна,

То остается одно — революция!

И она придет, ее величество грянет!

Вот только немного утрется, почистится

И перед контрольным в глаза тебе взглянет...

Что, страшно? Так может, еще не поздно очиститься?

Смеешься, проклятая? Пыхтишь заводами...

Ну что ж... ты сама приближаешь его,

Смейся, но помни, под двенадцатью потами

Мир доживет до 2017-го!

* * *

Сегодня я буду жадно курить

И слушать, как мне поет ночь,

Гениальное "тихо", не надо мудрить,