Газета День Литературы - Газета День Литературы # 96 (2004 8)

Видно в гневе пустил часы,

И пришелся рожденья срок,

На созвездье Беды,— "Весы".

С той поры мне спасенья нет,

Я у пропасти на краю,

Балансирую столько лет,

То в аду живу, то в раю.

То любовь придет, то беда,

И хохочут потом вослед, —

И уходит жизнь, как вода,

Только сердцу покоя нет...

И остался один бросок,

Не споткнуться бы на бегу,

Дом у Клязьмы. Речной песок.

И огонь, на том берегу...

ЖЕНЕ

Предчувствую близость утраты…

Души неизбывна печаль.

Мелькают последние даты,

И тает любви календарь.

И памяти листья сквозные,

Дрожат на холодном ветру.

Однажды, в далекой России,

Ты их подожжешь поутру...

Печальные черные птицы,

В февральскую злую пургу,

Поднимутсся ввысь вереницей,

И тихо замрут на снегу...

И будет лишь пепел кружиться

Над белой тревогой равнин.

И саваном серым ложиться

На плечи озябших рябин...

ПАМЯТИ ОТЦА

Я пройду свой путь до конца,

И в холодный уйду рассвет.

Через тридцать нелегких лет,

Наконец, я нашел отца.

И беда моя, не вина,

Что так поздно тебя нашел.

Ляжет пусть на муар и шелк

Моя ранняя седина.

Похоронен в чужой земле

Тот танкист, что вошел в Берлин,

Пролетит журавлиный клин,

Над тобой, в предрассветной мгле.

... У последней стою черты,

Поезда стучат вдалеке.

И сжимаю, до боли в руке,

Орден Красной твоей Звезды.

РУССКИЙ ВОПРОС

Что ли, комета нам судьбы пометила?

Что ли, Луна угрожает серпом?

"Русский вопрос" на повестке столетия

встал сотрясенным Уральским ребром...

Встал раскаленным до магмы Чернобылем.

Туберкулезом. Чадящей Чечней.

Крейсером "Курск", потаённо угробленным.

Мором. Голодной чумной ребятней.

Русский народ на телеге с обносками

едет в заморский придурочный рай,

а в это время в палаты кремлевские

очередной закатился Мамай.

Он говорит не на тюркском наречии.

Он и не грабить пришел — говорит.

Здесь пировать поселился навечно я —

скоро Москва перейдет на иврит!

Русский вопрос! Поднимайся и спрашивай!

Что там осталось у нас в кладовых?

Пепел, да гнилость, да мыши и шашели?

Пусто, как в драном кармане вдовы?

Спрашивай: быть иль не быть всему русскому?

Храмам сияти, а песням звенеть?

Полю пшеничному, теплому, хрусткому,

в хлебы свиваться и брагой кипеть?

Русский вопрос — не в укор белорусскому.

И украинскому он — не в упрёк.

Также — татарскиму, манси, якутскому

русский как брат и как дружбы зарок.

Он поперек — воровскому исчадию,

людям с гражданством двойным и тройным,

монстрам с двойною душой беспощадною,

вставшим войной против нашей страны.

... Нету у нас запасного Отечества.

Здесь — наше поле, и слово, и свет.

"Русский вопрос" — это русский ответ!

8 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА

И псы этой ночью завыли,

и вспыхнули всюду костры:

живую страну разрубили

на страшные горе-куски.

А было их три супостата...

Страна-то настоль велика,

что меньше, чем три Герострата,

не вздымут огня и клинка.

Багровые жирные шеи...

Свинячьи, сквозь щелки, зрачки.

От дерзости злобной хмелея,

хватались они за клинки.

Могуча страна и богата,

и ясного было ясней,

что меньше, чем три Герострата,

не справятся попросту с ней.

Покажем портреты их. Щерит

вот Ельцин — кривые клыки.

А рядом — Кравчук и Шушкевич.

Копытца. Хвосты. Пятачки!

Да, было их три супостата,

и сил-воскормительниц три:

снаружи — Израиль и Штаты.

Предательский сброд — изнутри.

Взгляните на дело их, братья,

на Родину нашу в слезах.

Да будет их имя —

Проклятье! Проклятье — в веках!

***

Защитите меня от меня…

Эти цепкие, липкие мысли,

Как силки надо мною повисли,

Не давая покоя ни дня.

И смотрю, сквозь ячейки сети,

На такое знакомое небо…

И поверить так хочется в небыль,

Не в Конец, а в Начало пути!

Я ведь знаю, добычу храня,

Рок не сжалится и не отпустит…

Ткутся мысли из боли и грусти…

Защитите меня от меня!

***

Нельзя без зрелищ и без хлеба… А ты,

Опять меня лишаешь неба и высоты!

Вуалью скрыла отрешенность мое лицо,

И давит, словно обреченность, твоё кольцо…

А мне бы нежности и веры…

Да всласть:

Летать, парить, любить без меры…

Не красть!

***

В этом доме жил когда-то друг…

Радостно блестя, горели стекла,

Яркая герань цвела на окнах,

Умер друг, и всё померкло вдруг…

И смотрела по утрам тоска

В окон потускневшие зеницы,

И дождя, намокшие ресницы,

Единили с домом облака…

Не хожу я в дом, а сердце жжет:

Будет дружба вечною, казалось.

Как нужна бывает эта малость,

Ощущенья, что нас кто-то ждет.

***

Отплакалось стихами… Отлегло…

И, каждый день, прощая и прощаясь,

Я снова буду жить, греша и каясь,

Оттачивая жизни ремесло.

По лезвию скользить и умирать,

На грани вожделенного предела…

И, возвращаясь в лабиринты тела,

В твоих ладонях — снова воскресать!

***

Пускай Господь пребудет с Вами!

Переплетая нити странствий,

Едва увязаны словами,

Мы так разбросаны в пространстве…

И, кажется, похожи чувства,

И ощущенья так похожи…

Душа способна на безумства,

Хоть время сморщилось на коже.

Стихов звенящих колокольца,

Ещё несут над суетою…

Но как же давят пальцы кольца —

Незаполнимой пустотою…

***

Я кутила с бессонницей всласть,

по весеннему так невинно…

Надо ж было тебе упасть,

легкокрылый ты мой, малинный!

Тайна сумерек…Ночи излом…

Месяц — медью в окошке еле…

Что ж ты плачешь, упав ничком,

Ангел, падший в моей постели?

***

Как живется Вам, как дышится,

глядя в неба окоём?

Мне без Вас совсем не пишется,

в одиночестве моём.

В час, когда авансы розданы,

ощущая благодать,

Прячусь в кокон Вами созданный:

погрустить и погадать.

Напряженно мысль колышется,

расстояниям назло…

"Я люблю, люблю Вас" — слышится,

терпнут губы от "Мерло".

Ваши пальцы, птицей робкою,

забрались в мою ладонь,

И гасить пытаюсь стопкою

этот дьявольский огонь…

Но горит, исчадье Адово,

будоража ток крови…

И зачем же было надо Вам

говорить мне о любви?

***

Повязала весна грязных улиц дырявый передник.

Даже снежный апрель

не прикроет разбитость дорог…

Снова грусть и тоска.

Снова жизнь между нами — посредник.

У краплёной судьбы — бесконечно бегущий клубок.

Мы с тобою давно замороченно ходим по кругу…