Газета День Литературы - Газета День Литературы # 78 (2004 2)

И будут жить мужчины, дети. лица

Больные все. не город а больница

И каждый жёлт и каждый полустёрт

Ненужен и бессмыслен, вял. не горд

Лишь для себя и пропитанья

бегут безумные нелепые созданья

настроивши машин железных

и всяких домов бесполезных

и длинный в Волге пароход

какой бессмысленный урод

гудит и плачет. Фабрика слепая

глядит на мир узоры выполняя

своим огромным дымовым хвостом

и всё воняет и всё грязь кругом

и белый снег не укрощён

протест мельчайший запрещён

и только вечером из чашки

пить будут водку замарашки

и сменят все рабочий свой костюм

но не сменить им свой нехитрый ум

И никогда их бедное устройство

не воспитает в них иное свойство

против сей жизни мрачной бунтовать

чтобы никто не мог распределять

их труд и время их "свободное"

их мало сбросит бремя то народное.

И я один на город весь Саратов

— так думал он — а снег всё падал матов

— Зачем же те далёкие прадеды

не одержали нужной всем победы

и не отвоевали юг для жизни

наверно трусы были. Кровь что брызнет

и потому юг у других народов

А мы живём — потомки тех уродов

Отверженные все на север подались

И тайно стали жить... и ложились...

Так думал я и тёплые виденья

пленив моё огромное сомненье

в Италию на юги увели

и показали этот край земли

Деревия над морем расцветая

и тонкий аромат распространяя

И люди босиком там ходят

Ины купаются, иные рыбу удят

Кто хочет умирать — тот умирает

и торговать никто не запрещает

В широкополой шляпе проходить

и тут же на песке кого любить

Спокойно на жаре едят лимоны

(они собой заполнили все склоны)

и открываешь в нужном месте нож

отрезал, ешь и денег не кладёшь

А спать ты ночью можешь и без дома

и не нужны огромные хоромы

и шуба не нужна от царских плеч

и просто на землю можешь смело лечь

и спи себе. и ихо государство

тебе не станет наносить удар свой

Конечно та Италия была

Италия отлична пожилой

Она. совсем другой страной была

совсем другой страной

Я образ тот был вытерпеть не в силах

Когда метель меня совсем знобила

И задувала в белое лицо

Нет не уйти туда — везде кольцо

Умру я здесь в Саратове в итоге

Не помышляет здесь никто о Боге

Ведь Бог велит пустить куда хочу

Лишь как умру — тогда и полечу

Меня народ сжимает — не уйдешь!

Народ! Народ! — я более хорош

Чем ты. И я на юге жить достоин!

Но держат все — старик. дурак и воин

Все слабые за сильного держались

И никогда их пальцы не разжались

И сильный был в Саратове замучен

А после смерти тщательно изучен

1968

Крым

Вы помните того индейца

Который не на что надеится..?

Вы помните Бернар ту Сару

Которая жила и стала старой...

Вы помните волну и звуки бути

В пятидесятые на юге

Тогда вдруг Крым украинским вдруг стал

Хрущев сказал. Никитушка сказал

Украинскими стали пароходы

Деревия тропической природы

Вдруг резко отошли к УэСэСэР

И скалы что похожи на химер

Я в это время корчился во чреве школы

Подросток был я невеселый

Я позабыл ловить как пчел

Занятий новых не обрел

Как бы меж стульев я сидел в те дни

Подростки — мы всегда одни

Мы на расстрел приходим в наши школы Одни непоправимые глаголы

Летают в воздухе соляной кислоты

Учителя погружены в мечты

Директор Сталину удачно подражает

И первоклассницу в руках сжимает

А наверху проклятые часы

Как бы для времени весы

Не бьют, но каждый озирается на них

Их звук нам грозен, хоть и тих

Да и сейчас в мои тридцатые

Часы мешают мне проклятые...

Люблю я Крым в виньетке чайных роз

Сухой поселок Коктебеля

Где я сидел как бы Емеля

На море глядя под откос

Где пограничники гвардейцы

Литературных ловят дам

Мы все по сути коктебейцы

Земли я этой не предам

Весь полуостров обожаемый

Стоит передо мною отражаемый

Моей веселой памятью поэта

Я не одно провел там лето

Но лица женские

смешались в улыбание

В него же перешло страдание

А вечера безженские унылые

Те в памяти погибли хилые

………

Приятель мой читает Роб-Грийе

А я в кино иду и жду в фойе

Двор проходной писательского клуба Построенный когда-то грубо

Вокруг благоухают жены знаменитые

И поэтессы ныне уж забытые

Стоят жестикулируя руками

Не верите — езжайте сами...

Был Крым — наверное и есть на месте

В Америке как в Бухаресте

По окончании войны

Меняют деньги на штаны

Заботы их здесь прохиндейские

Создать компании злодейские

Инкорпорейшены фондейшены

Спешат и дети и старейшины

Я думаю о них что варвары еще

И потому так любят денег счет

И поглощение еды в столовой белой

Что скушно расе постарелой

Придет их время тоже вскоре

В междоусобной дикой ссоре

Их дети бизнес вдруг запрезирают

По-русски даже застрадают...

Появятся другие интересы

Люблю я Крым и не люблю Одессы

Америка — Одесса же сплошная Вульгарная страна, неразвитая.

КТО-ТО ВРОДЕ ЛИМОНОВА

Бархатный коричневый пиджак

Светлая французистая кепка

Два стекла округлых (Он в очках)

Брюхи по-матросски сшиты крепко

Кажется в Аравии служил

После пересек границу Чили

И в Бейруте пулю получил

Но от этой пули излечили

Где-то в промежутках был Париж

И Нью-Йорк до этого. И в Риме

Он глядел в средину тибрских жиж

Но переодетым. Даже в гриме

Боже мой! Куда не убегай

Пули получать. Стрелять. Бороться.

Свой внутри нас мучает Китай

И глазами желтыми смеется

"Если в этот раз не попадусь

Брошу все и стану жить как люди

На пустейшей девочке женюсь

Чтоб едва заметны были груди"

………………….

Дорогой Эдуард! На круги возвращаются люди

На свои на круги. И на кладбища где имена

Наших предков. К той потной мордве, к той руси или чуди

Отмечая твой мясовый праздник — война!

Дорогой Эдуард! С нами грубая сила и храмы

Не одеть нас Европе в костюмчик смешной

И не втиснуть монгольско-славянские рамы

Под пижамы и не положить под стеной

Как другой океан неизвестный внизу созерцая

Первый раз. Открыватели старых тяжелых земель

Мы стоим — соискатели ада и рая

Обнимая Елену за плечиков тонких качель

О Елена-Европа! Их женщин нагие коленки

Все что виделось деду, прадеду — крестьянам, и мне

Потому глубоки мои раны от сказочной Ленки

Горячей и страшней тех что мог получить на войне

Я уже ничего не боюсь в этой жизни

Ничего — ни людей, ни машин, ни богов

И я весел как скиф, хохоча громогласно на тризне

Хороня молодых. Я в восторге коль смерть прибрала стариков!