Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны

Однако некий узелок на память я завязал и ближе к началу марта позвонил чудесному ростовчанину, некогда однокашнику Дмитрия Диброва по местному журфаку, а теперь главному редактору «Эха Ростова». Этого хитрого казака, большого сибарита по жизни, зовут Виктор Серпионов, и он знает о происходящем в Ростове все, если не больше.

– Витя, а Кутуньо-то приезжает?

– Ты знаешь, как ни странно, да.

– Но он будет настоящий?

– Этого не знает никто. Сам понимаешь – до концерта об этом судить трудно.

– Ну так я прилечу!- озарило меня.- Если он настоящий, я сделаю с ним интервью, а если ненастоящий – я напишу о том, как поддельный Кутуньо три часа дурил ростовских женщин.

Но он оказался настоящий,- во всяком случае, богатая ростовская компания «Донской табак» клятвенно уверила Серпионова, что концерт состоится и организован он по всем правилам международных гастролей. Тото милостиво согласился заглянуть на денек в Ростов, прежде чем выступать в кремлевских сборных концертах. Кстати, именно ежедневная и мощная реклама этих телеконцертов способствовала распродаже билетов на ростовский концерт – до этого их еле брали, не веря, видимо, в реальность встречи со звездой. В русских городах вообще верят только в то, что уже произошло в Москве: все остальное не может случиться по определению, кроме, конечно, отключения света.

Я выпросил командировку в родной редакции, взял с собой любимого фотографа Бурлака, выслушал наставления жены («Главное, привези мне автограф и скажи, что для тогдашних старшеклассниц он был принц из сказки!!!») и вылетел в Ростов утром 7 марта – в самый день кутуньовского концерта.

Тут надо сделать небольшое отступление о фотографе Бурлаке. Это двадцатидвухлетний верзила родом из Питера, человек исключительных способностей и очень быстрой реакции. Встретив его на улице в темное время суток, вы не обрадуетесь,- но в душе это нежнейшее существо, веселое, трудолюбивое и сообразительное. Мечта жизни фотографа Бурлака (зовут его Максим, но в редакции кличут попросту «Молодой») – накопить чрезвычайно много денег, купить квартиру и зажить в ней со своей девушкой, которой он предан настолько, что прочие интересуют его очень мало. Кроме этой девушки и своего ремесла, фотограф Бурлак любит только еду, но некоторая пухлость его скрадывается ростом.

Единственный крупный недостаток фотографа Бурлака – довольно невинная мания, сформировавшаяся еще в детстве: он очень любит влезать на любую крышу и делать фотографии оттуда. Однажды он залез на одну питерскую крышу (я ждал его на чердаке) и пробыл там ровно час, так что я уже проклял все на свете, представляя его разбрызганным по двору,- но выяснилось, что он просто уполз на брюхе в соседний квартал и там выстроил замечательный кадр с водосточной трубой. Тогда я поклялся никогда и никуда больше не ездить с фотографом Бурлаком, но уже через неделю мы вместе летели в Барнаул.

Как выяснилось, верный Серпионов готовился к нашему приезду очень тщательно. Всю предкутуньовскую неделю он долбал своего коммерческого директора Сашу Купинского, который, в свою очередь, долбал рекламный отдел «Донского табака», откуда, опять-таки в свою очередь, теребили начальство, которое связывалось с кутуньовским импресарио: раз в день вся эта цепочка, как в известной музыкальной сказке «Городок в табакерке», передавала по всей цепочке первоначальный посыл, в котором я играл роль валика. Молоточки перестукивались, передавали импульс, и кутуньовский импресарио на конце цепочки издавал музыкальный звон: я ни в чем не уверен… вот если он согласится…

– Жми, жми!- кричал на Купинского Серпионов, который сам вошел в азарт: шутка ли, раз за интервью Кутуньо едут из Москвы – чем черт не шутит, может, он опять в моде. Так мы его затащим на «Эхо» и сделаем эксклюзив! В Серпионове забурлил здоровый журналистский азарт, и Купинский, заступивший на должность коммерческого директора всего месяц назад, жал изо всех сил. Он обещал «Донтабаку» сначала упоминание, потом абзац в нашем интервью, потом эксклюзивную съемку фотографа Бурлака,- короче, накануне моего приезда в компании, должно быть, были уже уверены, что я еду писать исключительно про «Донтабак», который я, кстати сказать, очень ценю за одноименные темные сигареты с донничком.

По приезде мы уютно расположились в кабинете Серпионова, выпили его любимого зеленого чаю, Заваренного фирменным способом, и стали ждать, когда привезут Кутуньо. Серпионов начальственно вызвал своего коммерц-директора, и взору нашему предстал молодой, носатый и еще более хитрый мужчина с выражением глаз доброжелательным и жуликоватым: чувствовалось, что этот сумеет наколоть любого, однако проделает все с таким артистизмом и удовольствием, что наколотый еще останется доволен.

– Ребята, он прилетел, но окончательный ответ будет через час,- с порога заявил Купинский.- Пока идите обедать, потом возвращайтесь, и он нас примет.

В Ростове было плюс пятнадцать, поразительные местные девушки ходили в легких курточках, около центрального парка торговали бижутерией и изделиями местных промыслов, и фотограф Бурлак, обычно более всего озабоченный профессиональными проблемами или едой, с приятностью жмурился на солнце.

– Ну его на фиг, Кутуньо,- сказал он с довольством на круглом лице.- Нажраться бы.

Когда через час, нагулявшись и съев кило мандаринов, мы воротились на «Эхо», Кутуньо все еще не дал никакого ответа, и Купинский ускоренно прокручивал всю цепочку, тюкая по «Донтабаку» с упорством сумасшедшего дятла. Серпионов пребывал в отчаянии от того, что ему нечем занять московских гостей. Ростовское гостеприимство достойно пословицы.

В результате, ожидая Кутуньо, мы успели сделать три интервью (со съемкой) с гостями «Эха Ростова» – все это были люди очень интересные, но, к сожалению, не могущие конкурировать с Тото. Под Тото я выбил разворот. Только тут до меня начинал доходить весь ужас моего положения: вылетев из Москвы наобум лазаря, без четкого плана и уверенности в успехе, я мог получить к моменту подписания газеты зияющую дыру на две полосы, забить которую можно было бы только беседой с рекламным отделом компании «Донтабак». Я представил себе лицо главного редактора, тряхнул головой и прогнал ужасное видение.

– Готово!- заорал Купинский, вбегая в кабинет начальника.- Он в течение часа будет приводить себя в порядок в салоне красоты «Космос»! Это через два квартала отсюда, бежим. Там, пока его будут причесывать, он согласился ответить на пять-шесть вопросов…

Мы рысью дернули в «Космос», расположенный действительно через две улицы от «Эха». На бегу я купил девять роскошных тюльпанов. Впереди несся Купинский, успевший рассказать нам свою биографию. Этот польский еврей, чья семья Бог весть какими ветрами была занесена в казачий край, успел сменить множество профессий, прежде чем в двадцать пять лет задумался о журналистике. Здесь он с такой легкостью втюхивал на «Эхо» разнообразную рекламу, что Серпионов его заметил и вместо обычного журналиста получил идеального коммерческого директора. Правда, ради Кутуньо Купинского вернули в его журналистский статус, что было для него чудовищным понижением. В зубы ему сунули цифровой диктофон и отправили интервьюировать звезду.