Игорь Винокуров - Кунсткамера аномалий

Эти четыре смерти произошли в течение одного 1878 года.

Король Альфонс потребовал в четвёртый раз возвращения своего столь печально знаменитого кольца, но сам не носил его. Прошло семь лет, тяжёлое впечатление мало-помалу изгладилось, король был не суеверен, и в конце сентября 1885 года он решился носить его и надел себе на палец. Менее чем через два месяца газеты оповестили, что 25 ноября Альфонс Бурбонский, двенадцатый по имени король Испанский, скончался утром в своей резиденции близ Мадрида, двадцати восьми лет от роду. Король был несколько слаб грудью, но ничего серьёзного в состоянии его здоровья не было, и даже за неделю до его кончины никто не подозревал о такой близкой смерти.

После кончины короля роковой перстень сняли с его пальца, и, когда убирали находившиеся в комнате вещи и драгоценности, это колечко напомнило присутствовавшим, что все, кто до этих пор его носили, умирали вскорости после того, как надевали его. Действительно, пять лиц, имевших его своей собственностью, вскоре умерли с перстнем на пальце: две королевы, две принцессы и король.

Казалось, что-то роковое, пагубное заключалось в этом интимном сувенире, и никто не пожелал взять его себе. В настоящее время перстень принесён в дар Альмуденской Пресвятой Деве – покровительнице города Мадрида. Но вместо того, чтобы надеть его на один из пальцев статуи Мадонны, перстень повесили ей на шею на простой ленте".

О происхождении этого смертоносного перстня, к сожалению, не было сказано ни слова…

Самый выдающийся из когда-либо живших на земле медиумов шотландец Дэниел Д. Юм (1833 – 1886) в 1858 году женился на российской подданной Александрине Кроль. Вскоре у них родился сын Григорий. В 1887 году, когда с Григорием случилось, по его словам, «приключение», он был высоким белокурым молодым человеком лет тридцати, проживавшим во Франции. Вот что Григорий рассказал доктору Жибье о событии, которое произошло с ним в начале 1887 года:

"Всего несколько дней тому назад, вернувшись в десять Часов вечера к себе домой, я вдруг почувствовал ничем не объяснимую и какую-то особенную слабость; не намереваясь, однако, ложиться спать, я зажёг лампу, поставил её на столик возле кровати и, закурив от неё сигару, сел или, скорее, прилёг на кушетку.

Не успел я откинуть голову на подушку кушетки, как окружающие предметы завертелись передо мной, и я почувствовал, что впадаю как бы в обморок, ощущая в себе странное чувство пустоты. Вдруг я очутился посреди комнаты. Удивлённый таким безотчётным для меня перемещением, я оглядывался вокруг себя, и удивление, моё возросло донельзя.

Я увидел себя лежащим на кушетке с сигарой в руке!… Сначала подумал, что я заснул и что всё это происходит со мною во сне, но никогда ничего подобного я во сне не видал, и к тому же я отдавал себе полный отчёт в том, что состояние моё было настоящей, реальной, в высшей степени интенсивной жизнью. А потому, ясно осознав, что это не сон, другое объяснение пришло мне тут в голову, а именно, что я умер. Вспомнив слышанное мною о том, что существуют духи, я подумал, что и я стал «духом», и все объяснения подобного состояния предстали предо мной с большею быстротой, нежели та, с какой вообще работает мысль. Вся моя жизнь предстала передо мной как бы в формуле… Страшная тоска и сожаления о неоконченных мною работах (Григорий был хорошим гравером) охватили меня…

Я подошёл к самому себе, то есть к моему телу или, лучше сказать, к тому, что я уже считал своим трупом, и крайне удивился: тело моё дышало!… Более того, я мог видеть внутри него и наблюдать за медленным и слабым, но ровным биением сердца. Я видел мою ярко-красную, как огонь, кровь, текущую по сосудам. Тут я решил, что, значит, со мной случился особого рода обморок. "Но ведь люди, бывшие в обмороке, ничего потом, по пробуждении своём, не помнят из того, что с ними было во время их бессознательного «состояния», – подумал я, и мне так стало жаль, что, когда приду в себя, не в состоянии буду припомнить ре то, что теперь ощущаю и вижу…

Немного успокоенный относительно того, что я ещё жив, я задавал себе вопрос, как долго может продолжаться такое моё состояние, и перестал обращать внимание на моё второе я, продолжающее безмятежный свой сон на кушетке. Оглянувшись на лампу и заметив, что она настолько близко стояла к занавесям кровати, что они могли бы загореться от неё, я взялся за кнопку винта Дампы, намереваясь её погасить, но, о, новое удивление! Хотя я и ощупывал кнопку и даже мог провидеть малейшие из молекул, её составляющие, одни только пальцы мои вращались вокруг кнопки, но не в силах были на неё воздействовать: я тщетно старался повернуть винт.

Поэтому я стал разглядывать и ощупывать себя, сознавая себя в теле, но настолько эфирном, что я мог бы, кажется, рукой пронзить его насквозь, и оно, насколько помню, было окутано во что-то белое. Затем я встал против зеркала, но вместо того, чтобы увидеть в нём своё отражение, заметил, что по мере моего желания сила зрения моего увеличивалась настолько, что я проникал им сквозь зеркало сначала до стены, а затем и сквозь стену, по ту её сторону, где я увидел изнанку картин, висящих на ней в апартаментах моего соседа, комнаты и мебель которого ясно предстали моему взору. Ясно отдавая себе отчёт в отсутствии освещения в этих комнатах, я, однако, прекрасно видел все предметы и тут обратил внимание на тонкую струю света, исходящую из подложечной моей области, освещавшей все вокруг меня.

Я не был знаком с моим соседом, живущим через стену со мной, но знал, что сейчас он в отъезде. И не успел я почувствовать желание проникнуть в его квартиру, как уже очутился там. Каким путём?… Не знаю, но мне казалось, что я проник сквозь стену так же беспрепятственно, так же свободно, как туда сначала проник мой взор. Словом, я первые находился в комнатах моего соседа. Я осматривал их размещение, стараясь запомнить подробности их обстановки, и, подойдя к библиотечному шкафу, я особенно в памяти своей отмечал заглавия некоторых книг, стоящих на полках, которые приходились вровень с моими глазами.

Достаточно было одного моего желания, чтобы я без всякого с моей стороны усилия уже был там, куда потянуло меня. Но с этого момента мои воспоминания делаются крайне смутными. Я знаю, что уносился далеко, очень далеко, кажется, в Италию, но не могу себе отдать отчёта в том, что именно там делал.

Как бы потеряв всякую власть над своей мыслью, я следовал за ней, переносясь то сюда, то туда, смотря по тому, куда направлялась она. Она увлекала меня за собой прежде, нежели я успевал овладеть ею: обитательница храма уносила теперь храм за собой…

Проснулся я в пять часов утра, чувствуя себя измученным и как бы окоченелым. Я лежал в той самой позе, в которой с вечера прилёг на кушетку, и пальцы руки моей не выронили недогоревшую сигару. Я улёгся в постель, но долго не мог заснуть от дрожи, пробегавшей по всему телу. Наконец-таки сон охватил меня, и было уже далеко за полдень, когда я проснулся.