Газета Завтра Газета - Газета Завтра 279 (14 1999)

С изгнанием в 1992-м ингушей противостояние не кончилось. Враждебные соседи стремительно вооружались, благо их всеми силами поддерживали чеченцы. Осетин же, даже не помышлявших начинать войну, заставляли складывать оружие. Расформирование отрядов самообороны, освободивших свою землю, проходило на фоне резкого увеличения активности ингушских банд, терзавших приграничные села. Дошло до того, что бывший президент Галазов, договорившись с российскими военными, объявил в 1994-м трехдневных срок на поголовное разоружение соотечественников: кого найдут с оружием — расстрел, кого в камуфляже — за решетку.

В Москве до сих пор в упор не хотят видеть своих союзников на Северном Кавказе. За все восемь лет существования РФ в Осетии не прошло ни одного антирусского выступления. Североосетинский сепаратизм просто невозможен, потому что в этом случае мусульманские соседи неминуемо раздавят республику, не посчитавшись с потерями. А российские власти по-прежнему равняют осетин с теми же ингушами, стрелявшими русским в спину во время чеченской войны.

В последние месяцы напряжение на осетино-ингушской границе достигло предела. Единственная прямая дорога из Владикавказа на Моздок, пролегающая в горловине, образованной из границ Ингушетии и Кабардино-Балкарии, стала настолько опасной, что местные жители ездят исключительно через Кабарду. За два дня до взрыва, в столице Ингушетии Назрани прошел пятидесятитысячный митинг, главными лозунгами которого стали: "Вернуть исконно вайнахские земли!" и "Объявить джихад всем неверным на Северном Кавказе". Это значит — двинуть войска на Владикавказ и объявить войну русским и осетинам.

Перейдя по охотничьим тропам границу, переправившись через обмелевший Терек, вышли к селу Чми, погрузились в старый "жигуленок" с местным номером "15", выехали на Московское шоссе — прямо на Владикавказ. Ехали молча, чтобы ничто не мешало сейчас насытиться будущим запахом взрыва, растерзанного мяса, страха и крови жертв — того, чего они не смогут учуять наяву. Остановились на полпути в Балте, кости хрустели, когда выбирались из машины. Время 10:30, солнце в дымке, будет теплый день, но на небо не смотрели: опорожнялись, проверяли в багажнике мешки картошки, среди которых один, непримечательный, второй слева.

Через полчаса въехали на умытое широкое шоссе с новыми мачтами без фонарей. Задышало городом; появились теплицы, первые заправки, мойки, санатории. Блокпост — деревянный сарай, обставленный бетонными плитами, огороженный колючей проволокой, вокруг него — вычищенная плоская земля. В плитах — прямоугольные амбразуры, сверху — серые мешки с песком. На шоссе стоят с жезлами, без автоматов мент и военный. Оба отмахивают: проезжай, — их внимание приковано к приближающейся фуре, ее тормозят. И снова мойки, шиномонтаж, бензоколонки. У дороги люди продают канистрами бензин, сами греются невдалеке у костров из дощечек от ящиков.

Владикавказ начался с замызганного "Автотранспортного предприятия"; на его воротах висела свежая вывеска "Бойня", под ней продавали свежее мясо. "Будет им бойня," — произнес один. Остальные молчали.

Город был все такой же — краснокирпичный, старый, медленно-тягучий, давно породнившийся с наползающими кругом горами. Минуя Красногвардейский парк, отвернулись, чтобы не смотреть на могилы врагов. Ехали по улицам, носящим имена главных осетинских героев: поэта Хетагурова и генерала Плиева. С проспекта Мира свернули в переулок, протискивались сквозь пробки, человеческие ручейки, очереди начавшихся базарных рядов, увидели, наконец, желто-синюю облупленную решетку Центрального рынка с надписями на осетинском и русском, паутиной расставленную меж двух одинаковых трехэтажных красных зданий. Проехали чуть дальше, за перекресток, припарковались на правой стороне, не глуша двигателя. Двое вышли, третий остался за рулем. Было 11:30.

Несмотря на столь печальное положение дел, в Осетии ничего не предпринимается для отражения возможной агрессии, по крайней мере на официальном уровне. Собственной армии у республики нет: парадоксально, но на сегодня не вышедшая из России ни фактически, ни юридически Осетия беззащитна перед обособленной Ингушетией. Милицейские блокпосты могут пропустить даже танковую колонну. Российские войска, сокращенные и защищающие больше сами себя, вряд ли полезут в драку.

И все же в Северной Осетии есть сила, готовая отстоять свою Родину. Это те, кто разгромил грузинских боевиков, кто отбросил ингушские отряды. Это командиры народного ополчения. Теперь уже бывшие командиры. Нынче их отряды расформированы и разоружены: в "мирное" время властям они ни к чему.

Разумеется, настороженность официального Владикавказа и явное неприятие со стороны Москвы понять можно. После Чечни любая сила, выходящая за рамки официально принятой, выглядит угрозой.

Зато каждому простому осетину ясно: если, не дай Бог, начнется война и на Владикавказ двинется чечено-ингушская армада, никакая милиция их не сбережет. Тогда снова соберут свои отряды командиры осетинского ополчения, благо, ни связи, ни боевые навыки у бойцов не потеряны. Именно добровольные отряды защитят Осетию.

В последние минуты они не испытывали никаких чувств, выполняя действия машинально, словно пара чьих-то рук. Встал дыбом и тут же рухнул страх того, что их схватят. Налетело и сразу растворилось чувство ненаказуемости и знания чудовищной тайны: они тащили сквозь рыночную толпу десять килограммов смерти, а никто не обращал внимания. Мысль о том, что взрыв не удастся, мелькнула — и тут же была сметена тупой, как ноющая рана, тоской из-за собственного бессилия отказаться от приказа. Вспомнилась Ингушетия, война, заживо сгорает облитая бензином осетинская старуха в Чермене, и память вновь заволокло туманом безразличия.

Их пихали, ругали на осетинском, русском, дагестанском, азербайджанском, а они не смели поднять глаза, боялись, что их запомнят. Протиснувшись сквозь решетку ворот, действуя почти наугад, направились напрямик к главному перекрестку базарных линий. Уворачиваясь от встречного народа, боясь уронить мешок, прошли киоски, крытые ряды, свернули налево и уткнулись в две длинные очереди за картошкой и молоком с моздокских грузовиков.

"Здесь. Дальше сил нет," — сказал один. Они опустили мешок возле лотка с картошкой, к которому подходила очередь, и тут же отпрянули, будто испугавшись, что содержимое мешка вырвется вон.

Продавщица глянула в их сторону: "Вы чего его ставите-то?"

Они ответили без акцента: "Мы только за машиной сбегаем!" — и медленно рванулись к выходу.