Газета Завтра Газета - Газета Завтра 279 (14 1999)

И снова страх, что не успеют вырваться из этой толпы. И наваливающийся пьянящий кураж удачи. И страстное желание осмотреться, чтобы затвердить в памяти походку этих остающихся людей, их уже потусторонние беспечные лица, эту кирпичную стену павильона с зеленой вывеской "Сбербанк". И жуткое чувство сожаления, что вот эта приговоренная ими женщина отчего-то покидает свой лоток и спешно уходит в сторону подвального склада: ее не заденет!

Они вышли с рынка и обычным шагом пошли к машине. Метров за десять до нее один нажал на кнопку пульта в кармане куртки.

Один из самых ярких командиров добровольных отрядов, решивших судьбу войн с Грузией и Ингушетией, — Тамерлан Цогоев. Его, капитана милиции, избрали командиром 20 апреля 1991 года на сходе в Осетинской слободке, с которой пошел Владикавказ: за день до этого ингуши дерзко убили милиционера и еще двоих ранили. Непривычный к такому народ поднялся, вышел на улицы. Стали создавать отряды самообороны. Тамерлан возглавил один из них.

О войне Тамерлан, как всякий хороший солдат, вспоминает скупо. Отрывчатыми фразами рассказывает про то, как в самом начале грузинской войны на восьми артиллерийских самоходках, приготовленных к отправке в Россию, без боекомплекта прорывались они к Цхинвалу на помощь своим. Вспоминает, как проезжали грузинские села, забравшись в БТР: тогда, в "наивное время", мало у кого были гранатометы, и броня "коробки" казалась надежной защитой. Помнит Тамерлан и то, как гнали они ингушей по чистому полю от Дачного, когда из своих только один ранен был, как входили в ингушский Джейрах, не оставив на нем камня на камне.

Не забыть ему и о потерях: совсем тихо рассказывает он про бой с ингушами под Южным в начале ноября 92-го, когда за один день осетины потеряли девятнадцать человек. Всех своих погибших солдат и офицеров Тамерлан помнит поименно. Я видел, как он разговаривал с могилами в Красногвардейском парке: каждый павший был для него чуть-чуть живым; перед некоторыми он склонялся, касаясь кончиками пальцев плит надгробий.

В немолодом, крепко сбитом человеке воина выдает взгляд — цепкий, быстрый, властный. Но его фразы о сражениях не хранят терпкость его боев; гораздо с большим упоением рассказывает он про историю Осетии, про легендарных нартов и древних роксаланов, про нартские игры и аланский боевой клич "Марга!" — "Убивай!". Тамерлан водил меня в восстановленное языческое святилище, и когда он склонялся пред священными камнями, в его глазах светилась юность мира. Все боевые победы, одержанные Тамерланом Цогоевым, для него лично — продолжение истории его рода, страница бесконечного нартского эпоса. Он сам — ариец, язычник, древне-беспощадный и древне-влюбленный.

Взрыв был такой силы, что слышно было на другой стороне Терека. Ударная волна пошла по ногам, расшвыряла людей, разметала лотки, врезалась в стекла близких домов, снесла крыши павильонов. Подкинула, как пустышку, белый пикапчик и разорвала в воздухе, вдавила в асфальт металл ларьков. Растерзала, разодрала на части людей в пятидесяти метрах вокруг, сорвала с них одежду, вбила их под дальние прилавки. Ошметки тел разлетелись на триста шагов, на крышах домов повисли куски человеческого мяса. Осколки расстелились веером, рассекли конечности, впились в мертвые тела, изрешетили грузовики, измолотили цоколь зданий. Пламя взметнулось выше двухэтажного павильона, опалило его фасад, лизнуло крышу.

Мертвых и живых закрутило в одно сплошное месиво. Никто не устоял на ногах: все лежали и не могли встать. Вокруг были только раненые и мертвые.

Чеченская девочка четырнадцати лет орала и металась в судорогах, придавленная сорванной черепицей: ей оторвало ногу. Бабушка, не в силах подняться, стонала: "Я не пьяная, помогите подняться!" Женщина, чудом уцелевшая в скорчившемся киоске, бешено колотила в сдавившие ее железные листы, кричала, чтобы ее вытащили. Мужчина без обеих ног выползал из-под грузовика, волоча за собой окровавленное тряпье.

Через страшные десять минут прибыли "скорая", милиция, спасатели, спецслужбы. Живые люди с ходу врезались в смерть, и, чтобы не впасть в ступор, врубались в работу. Раненых отыскивали почти сразу: они чаще всего лежали сверху. Мертвых оттаскивали в сторону на железных листах стеллажей, отвозили на тележках — на таких на вокзалах возят чемоданы, а на рынках — тяжелые ящики. Неопознанные останки складывали рядом.

Отвратильнее всего выглядели полные ведра картошки, горки яблок и помидоров, банки с соленьями, стоявшие в ряд на прилавках, под которыми были навалены окровавленные тела. Спасатели с ожесточением скидывали нетронутые ведра и ящики, растаптывали груды картошки и черепицы, кромсали электроклещами металл, прорывались к коченеющим телам.

Ни один из уцелевших так и не смог описать взрыв. Все помнили лишь свои ощущения: произошло что-то, потом меня сшибло, потом я открыл глаза и увидел лежащий хлам вперемешку с разорванными телами.

Сразу погибли 55 человек, и еще 89 человек были ранены.

"Кто хочет войны — тот глупец. Мы не ингушские бандиты, веками грабящие стариков и уводящие скот. Мы — потомки гордых алан, защитников гор!" — так говорят осетины. Ставить на одну доску чечено-ингушских боевиков и осетинских командиров добровольческих отрядов может лишь слепой. Первые воевали против России, вторые защищали ее целостность. Первые и сегодня держат до зубов вооруженные отряды, нападают на русские города, дагестанские деревни, осетинские села. Вторые давно подчинились приказу, сдали оружие, и сегодня могут лишь бессильно смотреть, как бесчинствуют враги России. Первые нападают из засад, стреляют в спину, сражаются с женщинами и стариками, взрывают бомбы на базаре. Вторые издревле были настоящими мужчинами, отважными воинами, показав семь лет назад на деле, что значит — осетин в бою.

Спросите любого осетина, защищавшего свою землю: хочет ли он воевать. Ответ однозначен — нет! Так почему же не только в далекой Москве, но и во Владикавказе власти по сию пору преследуют своих же защитников, вместо того, чтобы доверить им охрану Республики?

Ненависть — вот во что после взрыва превратился Владикавказ. Ненависть к безымянным врагам с восточной стороны слетает с уст стариков, колотится сердцами мужчин, жжет глаза женщин. Ненависть точит родовые кинжалы, покрывает испариной стволы спрятанных в земле и подвалах автоматов. Ненавистью пронизаны смолкшие на время траура, осунувшиеся улицы древней Осетинской слободки. Ненавистью дышат кривые обрубленные безлистые деревья, гранит набережных Терека, изогнутые чугунные решетки на окнах.