Григорий Чхартишвили - Писатель и самоубийство

Влюбленным острова Небесных Сетей умирать было легче — они не робко надеялись, а совершенно твердо знали:

Я выделяю гомосексуализм в отдельную главу из-за того, что эта вариация любовных отношений особенно опасна суицидальным финалом. Если уж «обычная» любовь делает любящего беззащитным и эмоционально уязвимым, то страсть гомосексуальная обнажена вдвойне и, с точки зрения большинства, нагота эта уродлива. Гомосексуалист прежних дней терзался ощущением своей виновности, страшился осуждения (а то и агрессии) со стороны общества, а самое горькое, что, в отличие от «обычной», однополая любовь не сулит хэппи-энда в духе «они жили долго и счастливо». Даже в современной литературе, подчеркнуто толерантной по отношению к так называемым сексуальным меньшинствам, мне не удалось обнаружить ни одного произведения, в котором гомосексуальная связь заканчивалась бы «гимном ликующей любви». Гомосексуализм изначально трагичен, потому что почти всегда обрекает человека на одиночество. А писатель-гомосексуалист одинок в квадрате, ведь творчество и без того неотрывно от изолированности, непохожести, отщепенства.

Гомосексуалисты всегда были, да и сейчас остаются группой повышенного суицидального риска. Причиной тому не только более высокая ранимость и эмоциональная возбудимость, но и внешние обстоятельства. Раньше таковыми были остракизм или страх разоблачения; в наши дни — СПИД, который, с точки зрения религиозных фанатиков, стал карой Божьей за «вопль Содомский и Гоморрский», расшатавший устои нравственности. Безжалостней всего СПИД ударил по творческому сословию, в котором процент гомосексуалистов и бисексуалов во все времена был очень высок. В 80-е и 90-е годы многие литераторы умерли от нового морового поветрия. Были и такие, кого СПИД подтолкнул к суициду.

Например, французского писателя Ива Наварра (1940–1994), долгие годы бывшего лидером движения за юридические права и социальную адаптацию сексуальных меньшинств. Или кубинца Рейнальдо Аренаса (1943–1990), который у себя на родине сидел в тюрьме за «извращенность» и распространение «подрывной литературы», а в эмиграции за свободу любить и писать как хочется заплатил смертельной болезнью и самоубийством. «Куба будет свободной. А я уже свободен», — написал он в предсмертной записке.

В нашем столетии многие задавались вопросом, почему среди людей творческих профессий всегда было так много бисексуалов и гомосексуалистов. Версий более чем достаточно. В бисексуальности многих прославленных литераторов обоего пола, возможно, проявилось подсознательное стремление к андрогинности: вобрать в себя оба пола, испытать ощущения, не предназначенные тебе природой, почувствовать себя человекобогом. Преодолеть предел обычного человеческого существования — один из главных и самых древних стимулов литературного творчества.

Что же касается гомосексуальности, то здесь, очевидно, соединились два потока: ведущий от творческого склада личности к девиантной сексуальной ориентации и, наоборот, тот, что ведет от врожденной аномалии к творчеству.

В первом случае речь может идти о стремлении творческого человека к неординарности, к тому, чтобы не быть таким, как все, о стимулирующем воздействии «запретности» и парийности. Все большее распространение гомосексуальности в развитых странах свидетельствует о прогрессирующей усложненности цивилизации, о растущей дистанцированности от природы и первобытной естественности. С развитием энтропических процессов неминуемо будет происходить «стирание грани между полами», сопровождаемое не только социально-ролевой, но и сексуальной перетасовкой половых функций. Все это в определенном смысле — плоды человеческого творчества.

Во втором случае имеется в виду несомненная творческая восприимчивость «естественных гомосексуалистов». Быть не таким, как остальные, — это развивает фантазию. Инакость психофизического устройства легко преобразуется в неординарность мышления и воображения, из чего, собственно, и складывается склонность к творчеству.

Были и такие авторы, кому роль нарушителя табу, эпатирующего общественную мораль, была необходима для вдохновения. К числу подобных литераторов, впоследствии нареченных «проклятыми поэтами» и «цветами зла», относится целая плеяда изгоев, всячески афишировавших свою ненормативную сексуальность: де Сад, Байрон, Рембо и их разнообразные последователи.

Общество платило святотатцам неприятием и враждебностью. Особенной непримиримостью к осквернителям нравственности отличалась чопорная Англия — страна, в которой из-за традиционной системы закрытых школ для мальчиков гомосексуализм был необычайно развит. Но предаваться «содомскому греху» следовало втайне, а не открыто. Нарушителей благопристойности британское общество безжалостно карало. В 1784 из страны был изгнан писатель Уильям Бекфорд, уличенный в пристрастии к юношам (и впоследствии покончивший с собой). А когда Англию навсегда покинул Байрон, приличное общество проводило великого барда вздохом облегчения, поношениями и проклятьями. Газета «Морнинг кроникл» напечатала по этому поводу брезгливую балладу:

Английский закон до 1861 года карал однополую любовь смертной казнью, а затем — пожизненным заключением. Апофеоз английской гомофобии — расправа над Оскаром Уайльдом, сведшая безобидного любителя крашеных ромашек в преждевременную могилу.

Однако общественное мнение не везде относилось к сексуальным меньшинствам столь же сурово. На Востоке гомосексуализм и вовсе не считался пороком. Например, в японской классической литературе немало романтических историй, воспевающих однополую любовь. У Ихары Сайкаку можно даже встретить описание гомосексуального синдзю. Герой новеллы, 15-летний юноша, узнает от матери, что самурай, которого он любит всем сердцем, некогда убил его отца. Мать требует мести, заявляя, что долг чести выше любви. Любовник с этим не спорит и готов принять смерть от руки мальчика. Но тот не уступает ему в великодушии и требует честного поединка. Растроганная борьбой двух благородных сердец, мать смягчается и позволяет влюбленным провести ночь вместе, отложив трудное решение до утра. Но назавтра она находит два трупа: смерть примирила любовь с долгом.