Газета День Литературы - Газета День Литературы # 69 (2002 5)

Не знаю, сколько минуло времени, не помню, когда и как расходились в недоумении друзья и подружки, в какой момент воротились домой родители… Всё это было теперь в отдалении, как будто уже в другой, завершившейся для меня в этот день части жизни. Передо мною неумолимо лежали страницы безжалостного вердикта, к последней из коих я приближался меж тем уже намного спокойней, с горькой улыбкой и деланным безразличием. Ах, "неточность рифмы"? Да подумаешь, велика важность… Что, "слабая образная система"? Ну и ладно, не всем же дано писать, как в столице… Чего-чего, "сомнительные сентенции"? Мне очень жаль, мадам, но я ведь по своей серости даже не знаю, что это за словечко… И вообще, пишите отныне сами свои стихи, правильные и гладкие, а уж меня, пожалуй, увольте!..

Как горячи, как ранимы мы

в юности, насколько поспешны порой в решениях! За какой-нибудь час-другой я и впрямь был готов к единственно верному, как мне в тот миг казалось, поступку: бросить всё это дело, забыть навсегда перо и бумагу, порвать свою жалкую рукопись и во веки веков не писать никаких стихов!

Собственно, я уже так примерно сказал себе вслух, я уже с облегчением, отстранённо дочитывал этот ненужный мне больше заумный текст и поднимался, насвистывая, из-за стола, когда взгляд по инерции всё же упал на последний абзац Глушковой — благо, он был недолог и состоял из одной-единственной и довольно будничной фразы. Вот её-то я полностью помню до сей поры:

"Рукопись рекомендую издать".

Через много-много лет Татьяна Михайловна Глушкова будет входить ко мне со стихами в редакцию "Дня" на Цветном или "Завтра" на Комсомольском — и мы не раз ещё вспомним то наше давнее, удивительное заочное знакомство. К тому времени и позднее я прочту её книги дивных стихов и глубоких статей, узнаю о её непростой судьбе — человеческой и писательской, о её роковой болезни и крепкой воле, о её преданности слову и нетерпимости к фальши в поэзии, в чувствах, в жизни, стану свидетелем и арбитром её острейшей полемики с собратьями по перу на страницах русских газет и журналов. Впрочем, и сам буду спорить с ней то о творчестве, то о политике, то о наших общих друзьях, получу от неё в подарок прекрасное стихотворение с посвящением и с эпиграфом из моих — ещё тех времён!.. — не забытых ею далёких строк, а весною первого года нового века и сам напишу ей стихи, которые она уже никогда не прочтёт на этой земле.

Лёг до срока черёмухи иней

В опустевшую строчку следов…

На твоей и моей Украине

Было время цветенья садов.

И по нашей с тобою России

Шла весна, до озноба в груди.

И воскрес накануне Спаситель,

И Победа была впереди.

Но уже из неведомой дали

Ты смотрела, строга и добра,

Тихим взором любви и печали,

Как родная навеки сестра,

Что доселе, в годину разлома,

Не молчала при кривде любой,

А вела, уповая на слово,

Свой неравный и праведный бой.

Не окончился бой и поныне,

Потому у меня на веку

Не остудит забвения иней

Ни одну твою чудо-строку…

Евгений НЕФЁДОВ

***

Совсем не моя заслуга

Всё то, что дано мне Богом…

Я — воин, рождённый с луком,

Охотник, рождённый с рогом.

А может, грустней гораздо —

Праща, из которой — камень,

Стакан, а в стакане — астры,

Камин, а в камине — пламя…

И что от меня зависит?

И что я в руке Господней?

Таких — миллионы тысяч,

И лучших намного — сотни…

За что ни возьмёшься — было.

Ничто на земле не ново.

А Вечность уже забыла,

Какое вначале слово…

***

А за московскими огнями — тишина.

Леса, дороги, стук летящей электрички.

И смотрит вниз, качаясь, сонная луна —

Моя сестричка...

А у тебя такие добрые глаза.

Как можно лгать — с такими добрыми глазами?

Ушла бы — только вижу, нет пути назад...

Что будет с нами?

А будет новый день и новое тепло,

И грусть вечерняя моя безвестно канет...

Капель стучит, и солнце светит за стеклом,

И вновь — подснежники в пластмассовом стакане...

***

Надо бы — хоть ненадолго,

Хоть на недельку-другую,

Вырваться, съездить на Ладогу.

Что-то я снова тоскую.

Вроде — о чём там особенно?

Камни — и камни, а вот как…

Тучи качаются сонные,

Сонно качается лодка…

Серое небо туманное,

Серые волны прибоя…

Лада, не надо обманывать —

Рада же встрече со мною!

***

Давай мы просто помолчим.

Садись со мною рядом.

Один фонарь горит в ночи.

Больше и не надо.

Одна звезда в сини небес —

И та вот-вот отчалит.

Ни мне не спится, ни тебе

Белыми ночами.

Рука в руке — твоё тепло.

Делиться счастьем не с кем.

И на душе моей светло,

И на тихом Невском.

Мы не заметим, как рассвет

На землю блики бросит.

Молчи — и сам придёт ответ

На твои вопросы.

***

…Листья по-прежнему падали,

Следом — осколки света.

Мы не знакомы, не правда ли?

Да, я уверена в этом.

Мы не знакомы — не странно ли? —

В городе, людям тесном…

Будто чужие страны мы

С карты, утерянной в детстве.

Листья плывут без устали

Вниз по Лебяжьей канавке…

Мы не знакомы — не грустно ли?..

Можно внести поправку?

***

Над Московским вокзалом

Небо, битое молью.

Солнце лезет в прорехи,

Скачет зайцем по крышам.

Мне осталось так мало,

Это даже не больно:

Сесть в вагон — и уехать,

И — не видеть, не слышать,

Как закатится лето

Спелой ягодой в море,

Как морозы ударят...

Ведь потом, по апрелю,

Снова вспомнится этот

Полусолнечный город,

Твой последний подарок…

Только бы поскорее!

***

Ледяных зрачков дула — в спину мне.

Отвернулась вот, не подумала:

Ты — морозный день, я — горю в огне,

Холодком огонь и задуло...

Как горела я — как свеча горит,

Оплавляла душу, беду мою.

А погас огонь — и душа болит,

И мелькают тени угрюмо.

Миновали дни — и упала ночь

Без конца и края, навечная.

Но в груди моей пламя всё равно

Всё ровней горит, всё беспечней.

***

Ты никому не скажешь слова —

И я тебя не выдам тоже.

Никто не скажет: "Повезло вам!"

Не пробежит мороз по коже.

А будет — тихими ночами,

Когда поврозь, пока не вместе:

"Мой милый, как же я скучаю…" —

И звёзды с неба окна крестят…

Покой вам — всем, кому не спится!

Пусть ваши души сбросят латы,

Расправят крылья, словно птицы…

Лишь мне того же не желайте.

Пусть и тебе не спится ночью.

Не потому, что я жестока.

Глядятся окна — очи в очи.