Газета День Литературы - Газета День Литературы # 69 (2002 5)

Вот такая состоялась беседа с русскоговорящим жителем Эстонии. Не люмпеном, а человеком молодым, образованным, политически активным. Как же можно требовать к себе уважительного отношения, если русские сами себя перестали уважать? Если русские начинают отказываться от своего национального самоопределения на уровне личности? "Когда же русские перестанут утираться от плевков и унижений, когда же поймут, что главное для них — отстаивать и отстоять свое достоинство, и в первую очередь право быть русским, право на свою культуру и язык, право на полноценное участие в жизни общества?" — как-то с горечью спросил меня соратник по Эстонскому отделению Союза писателей России, известный эстонский поэт и прозаик (член СП СССР с 1953 года!) Уно Лахт, человек с развитым чувством собственного достоинства и уважающий это чувство в других людях. Все начинается с вопроса о состоянии собственной души. С разговора с самим собой без уловок и хитростей. Кто мы, где мы, куда мы идем и куда нас приведет нынешняя стезя соглашательства со слабыми, заблуждающимися или просто дураками, куда выведет нелегкая кривая умасливания недоброжелателей и умиротворения русофобов? Начинать нужно с уважения языка, на котором думаешь, говоришь, творишь, с достойного отношения к традициям родного языка, с понимания, что система знаков и символов, коими мы мыслим, затрагивает глубинные основы нашего сознания. Разговоры в России и за ее пределами о "русскоязычности" в применении ко всему и вся без учета права существования русскости для русских являют собой глубоко зарытую, мощную мину замедленного действия. Иной человек в угоду какому-нибудь нерусскому собеседнику тоже начинает говорить о русскоязычии, поначалу стыдливо так, из чувства такта, не думая, что через какое-то время он громко заявит о себе, "русскоязычном", как о чем-то самом себе разумеющемся. (Если каждый день сто раз повторять себе, что ты — баран, то, смотришь, через какое-то время и заблеешь.) Там, глядишь, позором заклеймит "проявления национальной ксенофобии", подразумевая не расцветшую буйным цветом русофобию, а русскую боль и горечь по поводу гибнущего на глазах Отечества, по поводу кривляний и плясок карликов на груди раненого могучего исполина. В болезни чужебесия уже не будет резать ухо поток заимствований в русской речи, ненужных, глупых. Не покоробит услышанный из гущи таллинской молодежной тусовки пассаж, мол, иду я от таллина садама, по мере пуйстее — мимо хотель "виру" к каубамая... (Перевожу со сленга, чуть утрированного мною: иду я от Таллинского порта по Морскому бульвару — мимо гостинцы "Виру" к универмагу…) Что это за чудо-юдо по прозванию "русскоязычный"? Почему имеет право на жизнь сформировавшаяся вдалеке от Германии культура прибалтийских немцев и мы говорим о немецких прибалтах, но не имеет права на нормальное отношение русская по сути культура русских прибалтов, представленная круто замешанным на прибалтийско-славянских кровях, исконными корнями и языком связанным с Россией русским населением? Хочешь быть русским прибалтом, русским финном, русским немцем, русским евреем или просто до мозга костей русским — будь им. "Русскоязычным" можно быть только до кости мозга.

РУССКОГОВОРЯЩИЕ И РУСОФОНЫ

Итак, корректность заставляет прибегать к наиболее адекватной языковой норме, отражающей суть определенной части по крайней мере близкого российского зарубежья с учетом численного превалирования там русских — "русское и русскоговорящее население (…название страны)".

Однако же В.Бондаренко совершенно прав, когда подводит к теме о еще одной группе русскоговорящих и, так сказать, русскопишущих. Странно, но эти деятели, владея русским языком, порой единственным для них, ненавидят Россию, русский народ, его язык и культуру. Подлость состоит в том, что они поносят русское на русском языке, ибо на другом языке не способны это делать. Степень недоброжелательства бывает разная в зависимости от обстоятельств и целей — от демонстративной, распирающей до рвоты злобы до показного равнодушия и даже, иной раз, игривой обманной демонстрации полусимпатий. Именно они с неизменным упорством настаивают на исключительности "русскоязычия". (Как тут не сослаться на смердяковское "ненавижу всю Россию" из "Братьев Карамазовых" Достоевского?) Уж не помню точно, то ли я увидел это слово в одной из публикаций академика И.Р. Шафаревича, то ли брошено было оно в одной из бесед с Игорем Ростиславовичем, но понравилось оно мне своей терминологической и смысловой точностью. Речь идет о русофонии. Привычно и безобидно звучит именование людей — носителей, скажем, английского, немецкого или французского языка — англофоны, германофоны, франкофоны. (К ним, например, можно отнести получивших добротное образование представителей стран и народов Африки, как правило, из бывших колоний этих метрополий.) Почувствуете разницу: англичанин — англофон, немец — германофон, француз — франкофон. Тогда подумалось, что мы не должны навязывать деятелям, не причисляющим себя к носителям русской культуры, и тем более выступающим с русофобских позиций (но с "основным" языком — русским), принадлежности к русским, и даже к предельно дискретным русскоговорящим. Предпочтительнее было бы их называть русофонами. Русскоговорящий по крайней мере признает русский язык как естественную среду, как логичную парадигму общения и не испытывает от этого неудобств или стыда. Литератор, творящий на национальном и на русском языке, вряд ли оскорбится, если его назовут, например, эстонско-русским или киргизско-русским (Ч.Айтматов) писателем, или русско-еврейским поэтом (Борис Пастернак, Давид Самойлов — с большой натяжкой русско-еврейские поэты в отличие от Бродского, так как они писали только на русском языке. Они, скорее, действительно русские поэты еврейской национальности).

Русофон — термин заимствованный (фон — от греческого "звук, голос"). Он очень приближает нас к пониманию того, что в лице русофона мы имеем дело с чем-то издающим звуки согласно артикуляционным и акустическим свойствам русского языка. Русофония — явление ничего иного общего с русским не имеющее. Вернее, имеющее ровно настолько, насколько имеет отношение к русскому языку патефон, граммофон или диктофон. Воспроизводимая этими аппаратами речь может представлять интерес, вызывать одобрение или возмущение, но сам по себе аппарат ничего худого не содержит. Не вызывает же эмоций микрофон. Его можно в лучшем случае включить или отключить, а в худшем — дать по башке лингвохулигану, если ручка удобная и "набалдашник" увесистый. Для русофона Россия — "эта страна", а самый любимый язык — заливной с зеленым горошком. Словом, русскопишущие русофобы — это литераторы-русофоны, поэты-русофоны, журналисты-русофоны и т.д. Думается, что в этом случае заимствование термина из другого языка уместно и оправданно, ибо он применяется к внерусскому человеку, в какой бы сфере он ни был занят. В том числе и в литературной.