Газета День Литературы - Газета День Литературы # 72 (2002 8)

…Мне хотелось глаза в глаза

Молодому поведать племени,

О судьбе отцов рассказать,

Рассказать о ветрах неистовых,

Трудных битвах добра и зла.

Я мечтаю, чтоб эта исповедь

До потомков моих дошла.

Это отрывок из стихотворения, которым открывается сборник. Здесь есть всё — от иронических записок на полях протоколов заседаний Политбюро и мрачных стихотворений, написанных в застенках "Матросской тишины", до стихов, посвященных маме.

Маме было бы девяносто,

Время так беспощадно бьет.

И, пожалуй, совсем непросто

Проследить ее каждый год.

Разве год — ожиданье мужа,

Когда с фронта ни строчки нет?

Разве год в одинокой стуже

Сохранять от коптилки свет?

Разве год, когда в День Победы

Разрыдаешься — не придет!..

Последняя строка, по-моему, особенно задевает за живое. И кто еще, как не "простые парни со Смоленщины" тогда это могли чувствовать всем своим большим наивным сердцем… Но время накладывает свой отпечаток, хотя Анатолий Лукьянов умудряется сохранить в себе некую юношескую романтику, пытаясь абстрагироваться от жуткой действительности:

Но я, познав, чем дышит наша знать,

Предпочитал бы многое не знать.

В стихах Лукьянова можно найти и разгул русского характера:

Крайности в русском характере.

С поля к обеду — на тракторе.

В прорубь — из банного марева.

С пылу — горячее варево (…)

Нет, протестантские знахари,

Стиль этот в русском характере

Вашем филистерским раем

Просто непостигаем!

И вечную проблему ориентации интеллигенции:

Бьете поклоны вы власти любой,

Интеллигенты.

Что же оставите вы за собой —

Смрад или легенды?

Что же оставите вы за собой

Людям в науку,

Вы, кто лобзает наперебой

Царскую руку?

И, разумеется, всю неизбывную боль уходящего поколения ветеранов, которых, как ни жестоко это звучит, по сути, лишили Победы:

…Не нужно нас благодарить

Притворно и натужно.

Угаснет сердце до зари,

А сердце безоружно (…)

Но, покидая мир большой,

Мы чувствуем бессилье

Не со спокойною душой,

А с болью за Россию,

Не зная, что там впереди,

Каких страданий бремя…

Нам очень трудно уходить

В лихое это время.

После таких стихов очень хочется успокоить родных ветеранов, уверить их, что вырванная ими с кровью Победа будет сиять до конца дней, но как можно быть сегодня в этом уверенным, "когда, дрожа, как в лихорадке,/ Вцепившись в вещи мертвой хваткой,/ Все в нору тащит индивид"?

Выразить тяжелую прозу жизни волшебной поэзией слова для человека, взошедшего на поэтическую стезю уже далеко не в молодом возрасте — задача явно не из легких. Однако, на мой взгляд, Анатолий Лукьянов с ней успешно справился. И несмотря на заверения Лукьянова, что "поэзия для меня — не работа, но просто отдушина" и "стихи приходят сами, когда нахлынет и заставит", всё-таки Лукьянов-лирик победил Лукьянова-прагматика на всех фронтах. И это хорошо в наше циничное время.

Поэту-северянину Владимиру Фёдоровичу Морозову, уроженцу Петрозаводска, земляку моему, 7 июля 2002 года исполнилось бы семьдесят лет. А ушёл он из жизни рано — в феврале 1959 года, когда ему было всего лишь двадцать шесть.

Трагически оборвалась жизнь, пожалуй, одного из самых талантливых поэтов нашего поколения, возможно, будущего северного Есенина. Не только стихи Морозова были сродни есенинским — он сам был близнецом Есенина: и по обличью своему с копной белокурых волос-кудряшек, и по возрасту, и по манере есенинской читать свои стихи и даже по эдакому залихватскому, с русской удалью и гульбой, поведению, с распахнутой настежь душою российской…

У него не было недругов, были только друзья, поклонники, почитатели и почитательницы. Его любили все. Его нельзя было не любить. Услышав однажды его стихи, тем более в исполнении автора,— его уже нельзя было разлюбить. Так случилось со мной, когда я ещё служил в армии в 1954-57 годах, и моя любовь, приехавшая навестить меня, привезла журнал "На рубеже" (будущий "Север"), где была напечатана целая подборка стихов Владимира Морозова под рубрикой "Слово о советском солдате", Журнал пошёл по кругу и был зачитан до дыр…

Ещё бы! Кто служил в армии, тем более, как я и мои товарищи, на севере ЛенВО, тот особенно остро воспримет и поймёт лирические стихи Морозова, который как будто влез в душу каждого из нас и написал об этом ТО самое сокровенное, в общем, про ЭТО… про ЛЮБОВЬ!

Не целованы мы девчатами

С той поры, почитай, когда

Стали нас называть солдатами

И потом привезли сюда.

Сопки. Лес. Комары кусаются,

Да непуганый бродит лось…

У лесничего дочь красавица —

Вот отсюда и началось…

Боже мой! Как всё верно, каждая строка, каждое слово, как меткий выстрел — и все пули в десятку! Вот они, амурные стрелы — "не целованы мы девчатами", "у лесничего дочь красавица" и…

Вот ОНО! Это состояние — "вот ОТСЮДА и началось". Как вспыхивает костёр от зажжённой спички, так вспыхивает любовь двух сердец… А потом появляется плод любви. Как у всего живого на земле… Мы знаем, ОТКУДА у человеков растут ноги, и руки тоже, но не знаем, почему они вырастают по-разному: одни всё умеют делать, другие ничего.

У Владимира Морозова всё выросло откуда надо: и руки, и ноги, и голова светлая с глазами, которые всё видят и пишут об этом.

Сопки. Лес. Комары кусаются,

Да непуганый бродит лось…

Это Север. Его не спутаешь с другими сторонами света. Тем более в видении Морозова — коротко, лаконично об этом. Лучше не скажешь. Даже время года определить несложно. "Комары кусаются" — значит, август.

Неприступная дочь лесничего,

Ты, конечно, во всём права…

Осень. Нет больше гама птичьего,

Поржавела в лесу трава,—

…тут и гадать нечего: осень — она везде осень с пожухлой, "поржавевшей" травой…

Кончалось лето, а вместе с ним и любовные встречи — солдаты всегда уезжают глубокой осенью, на зимние квартиры или насовсем домой. И вот уже:

Стали хмурыми сопки дальние,

Зарябили в глазах дожди…

Черноглазая, до свидания,

Уезжаем, назад не жди.

На груди её руки скрещены

И в ресницах не видно глаз.

Молчаливые слёзы женщины,

Кто постичь умудрится вас?

Где же тут установишь истину,

Если совесть у всех чиста,

Плачут так об одном-единственном,