Михаил Барабанов - Договор о несокращении вооружений

По правилам Договора СНВ-1 каждый советский стратегический бомбардировщик засчитывался как носитель восьми КРВБ, а американский — десяти ракет. Таким образом, стратегические бомбардировщики вносили немалый вклад в общее количество ядерных зарядов, подлежащее учету. Легко заметить, что новые правила подсчета "один бомбардировщик — один заряд", согласованные в новом договоре, представляют собой не что иное, как прямой мухлеж с целью вывести из под сокращений значительное количество ядерных боезарядов сторон. Большая часть арсенала стратегических КРВБ и ядерных бомб попадает теперь вообще в совершенно неучитываемую зону, и теоретически каждая сторона сможет иметь их сколько вздумается. Очевидно, что данное правило засчета выгодно прежде всего США, поскольку при засчете даже на планируемых к сохранению 48 развернутых американских бомбардировщиках по прежним правилам хотя бы по десять крылатых ракет на каждый, США пришлось бы либо полностью ликвидировать все МБР Minuteman III, либо значительно сократить количество боеголовок на БРПЛ Trident II.

По сути, условия нового договора полностью упраздняют реальную систему контроля над стратегической авиацией сторон (особенно с учетом возможности для США засчитывать большую часть своих бомбардировщиков как неразвернутые) и создают условия для масштабных манипуляций с числом ядерных зарядов воздушного базирования, а проще говоря, для того, чтобы каждая из сторон имела их столько, сколько пожелает.

Характерно в этой связи, что новый договор устанавливает общий лимит развернутых боеголовок (1550), но при этом полностью обходит тему количества неразвернутых боеголовок, не накладывая на них, похоже, никаких ограничений. Таким образом, каждая из сторон, получается, может иметь сколько угодно боеголовок, декларируя их как неразвернутые. С учетом легальности сохранения 100 неразвернутых носителей (включая вполне боеготовые стратегические бомбардировщики), а также отказа от обязательного уничтожения шахт снимаемых с боевого дежурства МБР, данное обстоятельство позволяет накапливать практически неучитываемый ядерный потенциал. Процесс контроля над вооружениями в итоге превращается в полный фарс. Общее же количество фактически развернутых оперативных боезарядов с учетом авиационных в результате будет (по крайней мере для США) вполне сопоставимо с лимитами Договора СНП 2002 года.

В России наибольшее внимание в процессе выработки нового договора привлекали вопросы юридической увязки сокращений стратегических вооружений с ограничением американс­кой противоракетной обороны (ПРО). Как и следовало ожидать, никаких существенных уступок и увязок здесь российской стороне добиться не удалось, и России придется прибегнуть к одностороннему заявлению по данному вопросу при подписании договора в Праге. По моему мнению, значимость данной проблемы в России чрезмерно преувеличивают. В течение десятилетнего срока действия нового договора (то есть к 2020 году) США все равно не смогут развернуть систему ПРО, способную реально угрожать боевой устойчивости стратегических ядерных сил России, а в 2020 году российской стороне все равно придется пересматривать ситуацию и свои обязательства с учетом фактически складывающейся к тому времени обстановки с американской ПРО. Так что откладывание, по сути, данного вопроса и отказ от заведомо бесперспективного бодания с американцами по нему в рамках подготовки нынешнего договора выглядит вполне разумным.

Среди небольших уступок, которые, по известным сведениям, смогла вырвать у американцев российская сторона, следует назвать вопрос о телеметрии. Хотя США в ходе создания своих перспективных систем ПРО, естественно, чрезвычайно заинтересованы в возможности открыто получать телеметрию с новейших испытываемых российских баллистических ракет ("Булава", "Ярс" и др.) с целью разработки мер противодействия последним, однако России удалось добиться ограничения раскрытия телеметрической информации только количеством пяти пусков ракет в год. Таким образом, Россия сможет покрыть этот лимит пяти открытых запусков в год запусками своих старых ракет (в учебных либо контрольно-проверочных целях), полностью закрыв телеметрическую информацию при испытательных пусках новых ракет.

Основной российской проблемой в рамках нового Договора СНВ являются не те или иные его условия сами по себе, а сложившееся уже сейчас серьезное отставание фактической численности российских стратегических ядерных сил от договорных лимитов. Это связано прежде всего с массовым списанием ракет советского периода, ускорившимся в последние годы (особенно с началом списания мобильных ракетных комплексов "Тополь"), без адекватной количественной замены новыми комплексами.

Хотя номинально Россия сейчас производит более 30 баллистических ракет в год (из них 16 являются БРПЛ Р-29РМУ2 "Синева" для переоснащения модернизируемых ПЛАРБ проекта 667БДРМ, около дюжины — наземными МБР "Тополь-М" и "Ярс", а остальные — опытными образцами ракет "Булава" и "Ярс"), однако эти цифры явно недостаточны, особенно в свете быстрого сокращения количества наземных МБР. Дополнительную лепту вносит затягивание программы БРПЛ "Булава", фактическую готовность которой к развертыванию следует ожидать не ранее 2012 года. Кроме того, на мой взгляд, все более очевидной выглядит ошибочность избранной ранее на рубеже веков стратегии упора в развитии стратегических ядерных сил на морскую составляющую, вылившейся во втягивание страны в крайне дорогостоящее и длительное строительство серии ПЛАРБ проекта 955/955А (типа "Юрий Долгорукий"), к тому же еще под неготовую "Булаву".

Начало серийного производства в 2010 году новой мобильной МБР РС-24 "Ярс" (по сути, вариант "Тополя-М" с тремя разделяющимися головными частями) при планируемых темпах ее развертывания не изменит принципиально ситуации — старые ракеты будут выводиться быстрее поступления новых. Особую проблему для боевого потенциала составит намечаемый на 2016—2019 годы вывод по ресурсу 58 тяжелых МБР Р-36М2, каждая из которых несет по десять боеголовок, что сразу сократит число развернутых боезарядов в РВСН почти вдвое. В результате ожидается, что к 2020 году наземный компонент стратегических ядерных сил России составят не более 108 ракет "Ярс", не более 27 мобильных "Тополь-М", не более 95 шахтных "Тополь-М" и 30 старых шахтных УР-100НУТТХ, то есть не более 260 носителей (МБР) с 626 боезарядами. Хотя заявлено о планах создания в России в перспективе новой жидкостной МБР с несколькими боевыми блоками, однако вряд ли ее поступление на вооружение следует ожидать ранее 2020 года.