Илана Гомель - Кость в горле (Евреи и еврейство в западной фантастике)

Скажем сразу, что по своим художественным достоинствам эта книга уступает первым двум. Может быть, именно поэтому она так правдиво отражает страхи и надежды еврейских приемышей Америки.

Герой "Камешка в небе" Джозеф Шварц повторяет жизненный пути если не самого Азимова, то его родителей. Эмигрировавший из таинственной "заснеженной деревни" в Америку в возрасте двадцати лет, он в момент начала действия -- пожилой портной на пенсии. Вот он идет по улице, довльный собой и жизнью, декламируя про себя стихотворение Броунинга "Рабби Бен-Эзра". Hеожиданный и необъяснимый провал во времени перебрасывает его на десятки тысячелетий в будущее.

В этом будущем человечество расселилось по бесчисленным планетам Галактики, объединенным в централизованную Галактическую Империю. Земля, зараженная радиацией забытых войн, -- на положении парии. Этой глухой и беспокойной провинцией Империи управляет Прокуратор, хотя внутренними делами планеты заведует местный Совет Древних. Просвещенное галактическое человечество презирает землян, считая их невежественными фанатиками. В более радикальных кругах развился антитерриастилизм, отрицающий за землянами право называться людьми. Земляне отвечают на презрение -- высокомерием, а на ненависть -ожесточенной приверженностью традициям. В центре их религии -отвергаемое всей Галактикой убеждение, что Земля -- колыбель человечества, а земляне -- избранный народ. Среди них, однако, существует партия Ассимиляторов, к которой принадлежат все положительные герои. Им противостоят Зелоты -- скопище злодеев, кровожадность которых искупается только их полным безумием. В этой упрощенной Иудее 827 года Галактической эры есть даже Храм в форме пятиконечной звезды, уничтоженный в конце романа.

Точку зрения на пути разрешения земной проблемы высказывает Галактический Прокуратор Энниус, выведенный из себя бесконечными требованиями смертной казни для нарушителей религиозных законов, которыми осаждает его Совет Древних.

"Да, я обвиняю их, -- воскликнул Энниус энергично. -- Пусть они забудут о своих пустых мечтаниях и борются за ассимиляцию. Они не отрицают, что они другие. Они просто хотят заменить "хуже" на "лучше", и ты не можешь ожидать, что Галактика им это позволит. Пусть они забудут о своей отгороженности, своих отсталых и отвратительных "традициях". Если они будут людьми, их примут как людей. Если они будут землянами, их примут только как таковых."

Азимов не устает снова и снова напоминать читателям, что "фанатизм никогда не односторонен, что ненависть рождает ненависть". Чтобы стать равноправными поддаными Империи, земляне должны отказаться от своего наследия. Иллюстрируя победу доброй воли, сириусец Арвардан женится на землянке, что в терминах романа -- моральный эквивалент женитьбы Кальтенбруннера на еврейке.

Все это читается как плохая аллегория доведенного до абсурда еврейского ассимиляционизма. Даже самые торопливые новоамериканцы азимовского поколения сохраняли известный декорум в отказе от еврейства. Давид Елинский, герой одноименного реалистического романа, быстро трансформируется из ученика ешивы [17] в процветающего фабриканта, но на склоне лет с умилением вспоминает высокую духовность штетла. Персонажи Филипа Рота, озадаченные сложностями половой жизни, и те ощущают, что несмотря на обилие шикс [18], чего-то им не хватает.

Азимов, однако, не склонен к сентиментальности. Для него земная (еврейская) традиция -- абсолютное зло. И если в начале романа балнс ненависти -- космониты против землян -- уравновешен, к его концу чаша склоняется в сторону землян. Они, и только они -виновники собственных несчастий. Пользуясь избитыми клише HФ, Азимов выстраивает ситуацию, на которую врядли отважились в то время даже самые заядлые антисемиты. Его спасает то, что "Удивительное" было литературным гетто. Самые странные идеи могли быть высказанны в нем безнаказанно, при условии, что они были облечены в знакомые сюжетные одежды.

Оказывается, Зелоты готовятся к восстанию, призванному физически уничтожить Империю. Их дьявольский план: отравить всю Галактику радиационно мутировавшими бактериями, к которым земляне иммунны. Геноцид, не больше и не меньше, да еще такой, который невольно напоминает о гитлеровском определении евреев как бацилл и мировой чумы. Еврейский антисемитизм?

Все было бы понятно, если бы не Джозеф Шварц. Поразив науку будущего наличием аппендикса, он становится объетом экспериментов, в результате которых приобретает телепатические способности. Узнав о плане Зелотов, он становится на их сторону, хотя это грозит ему смертью. Арвардан, прогрессивный сириусец, недоумевает: почему Шварц чувствует себя землянином, хотя он один из расы господ? Ведь в его время Земля и впрямь была единственной планетой человечества.

"Я -- из расы господ? -- удивляется Шварц. -Ладно, не будем об этом распространяться. Вы не поймете."

Однако в конце концов Шварц решает поддержать Ассимиляторов. Используя телепатию как оружие, он побеждает Зелотов и спасает Вселенную (взрывая попутно зловещий Храм). Убеждает Шварца его собственный американский опыт.

Переменив национальность, Шварц остался человеком. "И если после него люди покинули разорванную и израненную Землю для назвездных миров, стали ли они от этого менее землянами?" Культурная преемственность отвергнута в пользу абстрактной принадлежности к человечеству. Ценой отказа от еврейства (или от идеи уникальности Земли) евреи (и земляне) выживут -- не как народ, но каждый в отдельности, как личность.

Азимов размышляет в своей автобиографии о том, что случилось бы6 если бы отец не вывез его из России. Он все равно стал бы биохимиком, писателем-фантастом (русскоязычным) и сгорел бы в печах Освенцима. "И хотя я думаю, что успел бы до этого сделать свое, я счастлив, что дело обернулось по-другому и я остался в живых. Я сильно настроен в пользу жизни."

Только это и стоит за фразами Азимова о вселенском братстве. Hастроенность в пользу жизни. Иначе говоря, страх.

Рационализм Азимова -- оборотная сторона его кошмара, кошмара обреченности на роль жертвы. Hе он первый еврей, сублимировавший страх в ненависть. В ненависть к собственному еврейству или к той его стороне, которая -- как кажется -- провоцирует убийц. Гордыня землян, сочетающаяся с предельным унижением, их приверженность традиции, их замкнутость -- все это карикатурное отражение того еврейства, от которого Азимов бежал, еврейства штетла, еврейства Катастрофы.

При всем при том Азимов неохотно жертвует своим наследием. Странная амбивалентность держит в плену американское еврейство: сбежавшие от Апокалипсиса, они снова и снова возвращаются на пепелище в поисках самих себя. Даже бескомпромиссный ассимиляционизм Азимова медлит перед чертой, которая отделяет его от антисемитизма. Еврейство для него раскалывается на Зелотов и Джозефа Шварца. Одни вызывают Катастрофу, другой от нее спасает. Одни запираются в гетто, другой распахивает его ворота. Hо что осталось в Шварце от еврея? Имя, "Рабби Бен-Эзра", сдобренная юмором житейская мудрость -- бледная тень Тевье-молочника...