Газета День Литературы - Газета День Литературы # 58 (2001 7)

— Баба Дарья, что мне делать? — с порога спросила Фаузия и расплакалась.

— Знаю, голубушка, знаю… Шаукат весь на виду. В нем намешано и порчи, и распущенности, доченька. Воля измазалась. Видно, сатана в душу закралась. Вот и раскаляет он эту проклятую водку…

— Другие тоже пьют и ничего. Песни поют, веселятся, а мой начинает куралесить и надолго… Небо темнеет, земля гудит, зверем становится… Нет у меня больше мочи. Сейчас, правда, притих. Лицом что негр. Исхудал. Плохо спит. Тошнило желчью…

— Душу, милая, душу его надо лечить. Слабая она у него.

— Как?

— Ну-у, думаю, ему надо к кому-то душой пристать, — осторожно, глядя мимо Фаузии, сказала баба Дарья. И тут ей на колено вспрыгнул зеленоглазый черный котище, замурлыкал и стал тереться большой головой хозяйке под мышку. Поглаживая кота, баба Дарья заключила: — Может, кого полюбит…

— О какой любви, баба Дарья, — махнула рукой Фаузия. — До этого ли ему…

— Не о том, дочь, я не о том… Ему кого-то жалеть надо. Жалость, она иной раз сила немалая. Нередко жалость врачует упрямых, гордых.

— Старушка задумалась, почесала кота за ухом, треугольничком торчащим из-под густой шерсти. Кот прикрыл глаза, замурлыкал еще громче, точно одобрял слова хозяйки. — Когда я жалею кота, он млеет, мягчает… Вот и думаю, может, ему какую живность приобрести? Занять его надо…

— У нас и корова есть, и овцы, и куры… Собака…

— Попробуй завести лошадь… Лучше оно, конечно, если жеребенком возьмете: возясь с малышом, попривыкнет, привяжется к нему… Это как родители к своим детям. Вы ж, татары, коней любите, у вас в крови привязанность к ним. Разных трав, настоек я дам тебе. Пусть попьет месяц-другой. После придешь с ним ко мне, вроде на чай, поможет мне заплот починить… Вот за чаем мы втроем покалякаем о разных разностях. Поняла?

— Ага…

— Ну, доченька, с Богом. Сделай то, что я сказала, а там будет видно… Помни, животные не злопамятны, не таят, как человек, обиду, не мстят. Доброте надо учиться у них. У животных нет корысти, не могут они и завидовать… Отсюда все беды у людей. Сатана вселяется в души…

Фаузия покинула избу старой Дарьи с некоторой надеждой: может и правда, появление во дворе жеребенка изменит к лучшему характер мужа.

Несмотря на обиды и оскорбления, которые пришлось Фаузии испытать от мужа, она верно и преданно ухаживала за ним. Не вспоминала оскорбления, которые пришлось видеть от мужа, когда он был в запое. Женщина ухаживала за Шаукатом, как за малым ребенком. Она чувствовала, как муж становится мягче, меньше капризов, душевных срывов.

Фаузия отпаивала Шауката травными настоями валерьяны, зверобоя, пустырника, пижмы, листьев брусники. Варила куриные бульоны, зарезала телку, которую мечтала вырастить в дойную корову…

Чего не сделает любящая детей мусульманка ради их отца!

Когда Шаукат чуть окреп, Фаузия истопила баню.

— Помыть тебя надо по-настоящему, — сказала она мужу. — Сколько времени твое тело не видело бани!

— Как хочешь, — равнодушно ответил Шаукат. А было время, когда он ходил в баню почти через день… Был чистюлей.

Протопив баню березовыми дровами, выдержав часа два, Фаузия смыла полок, скамейку хвойным настоем, размягчила в крутом кипятке два небольших, но плотных веника и вернулась в избу снаряжать мужа в баню.

Шаукат раздевался в предбаннике смущенно, будто впервые видел женщину. В бане Фаузия посадила мужа на пол, чтобы его ослабленное тело постепенно втянулось в банную жару. Помыв его, она помогла ему взобраться на полок. Уложила на живот, положила под голову один веник, чтоб он дышал в него. Второй, мокрый попридержала на раскаленных камнях и стала прикладывать к плечам, спине, пояснице…

— Не жгет?

В ответ Шаукат только извивался и постанывал от удовольствия. Потом Фаузия перевернула изрядно уставшего мужа на спину и снова повторила процедуру.

— Отдохни, ты ж устала… — промолвил Шаукат.

Фаузия поняла, что муж обессилел. Чтобы не задеть его самолюбие, она ответила, что подустала и помогла Шаукату спуститься на пол. Тут женщина окатила мужа теплой водой и пошла в предбанник за брусничным соком. Пока Шаукат утолял жажду, Фаузия взобралась на полок, крепко попарилась и, порозовевшая, вызывающе встала перед мужем. Тот вдруг прикрыл веником пах.

— Тю-ю, ты что это прикрылся? — нарочито бодро спросила Фаузия. — Иль я тебе уж не жена? — деланно засмеялась и, повернувшись спиной к мужу, стала споласкивать после себя полок. Потянувшись, веником смела из дальних углов листья…

Шаукат не мог оторвать от жены глаз. Сильная молочно-белая спина переходила в плотные, аккуратные порозовевшие ягодицы… Крепкие бедра и ямочки под коленками дразнили его и манили. Несмотря на свои тридцать восемь лет, тело Фаузии было молодым и притягательным. Трудно было поверить, что она родила и вскормила двух детей. Шаукат не сдержался, подошел к жене. Осторожно погладил ее по спине, бедрам.

Фаузия замерла, ожидая продолжения ласки… Шаукат же прильнул губами к плечу жены и выдохнул шумно, со стоном, словно кит, поднявшийся из океанских глубин:

— Как ты вкусно пахнешь… Твои ягодицы похожи на груди…

— Отец, ты что говоришь? Я уже забыла… — не в состоянии скрыть обиду, сказала Фаузия и тут же спохватилась: что же она делает? Какую наносит боль мужу, как унижает его мужское достоинство…

— Хочешь, я тебя еще раз попарю? — нарочно угодливо спросила женщина, сумев скрыть мгновенную неприязнь к мужу.

— Нет, тяжело мне, — признался Шаукат, кляня свое бессилие… — Какая ты у меня красивая! — сказал муж и осторожно провел ладонью по округлым бедрам, изгибам спины…

"Не пил бы, как свинья, как бы сегодня тебя ласкала здесь…" — подумала в сердцах женщина. В ее дрожащем голосе Шаукат уловил незнакомые до сих пор нотки упрека, обиды…

Когда Шаукат окончательно пришел в себя, окреп, Фаузия повела речь о жеребенке. Сослалась на соседей-татар, которые ежегодно откармливают годовалых жеребят, а осенью закалывают их — на всю зиму диетическое мясо. Разумеется, за ним надо смотреть — пасти, сено заготовить, овес, да и хлебушком побаловать…

Догадавшись о сомнениях мужа, Фаузия вкрадчиво-покладисто сказала, что неужто вдвоем они не осилят, да и сынишка подрос — без малого двенадцать.

— Что ж, быть по-твоему, если так, — догадавшись о намеке жены на совместное обухаживание будущего жеребенка, частые выходы в тайгу вместе. В подтверждение своей догадливости Шаукат сказал зардевшейся жене: — Сын и то как-то спросил, что это мы часто с тобой в баню ходим?

— Да будет тебе! — отмахнулась счастливая жена.

…Пятимесячного жеребенка купили в деревне Старый Акульшет, что километрах в двенадцати от Тайшета, у чалдона. Жеребенок был редкостной масти — весь шоколадный, а хвост, грива, копыта — белые, как снег. Темно-синие глаза смотрели доверчиво и не догадывались, для какой цели купили его новые хозяева.