Петр Краснов - Казаки в Абиссинии

— «Черчер», сказал нам слуга, едва мы выбрались из этого леса, и протянул вперед руку…

Группа желтых округлых холмов, а дальше беспредельная синева ровной пустыни, сливающаяся на горизонте с голубым небом…

Верстах в трех от Куни нас встретил Ато Брили, правитель провинции Куни с отрядом ашкеров. Он приветствовал начальника миссии на границе своих владений и предложил ему расположиться в долине у Куни и принять от него дурго.

Начальник миссии отклонил предложение Ато Брили и сказал, что в виду желания его прибыть возможно скорее в Энтото, русская миссия проследует сегодня до Бурома, где и расположится биваком.

— «Ишши» (хорошо), галантно, закрывая рот шамой, как того требует абиссинский этикет, и наклонясь перед г. Власовым, сказал Ато Брили, сел на своего мощного светло-гнедого мула, запахнулся пестрой шамой и затрусил на нем за нами.

Ашкеры, сверкая белыми с красным шамами, размахивая ружьями, бегом, с громким говором, пустились за нами, обогнали нас, побежали впереди нас. Предшествуемые ими мы начали медленно опускаться по широкой лесной дороге. Здесь, на прогалине, у высокого дерева мы увидали молодого француза, стоявшего у дороги. Это был monsieur Drouin, агент телефонной компании, устанавливавший аппарат в Куни. Три дня тому назад он имел сообщение с Аддис-Абебой и узнал, что негус нетерпеливо ожидает посольство Великого Государя Московского и сделал распоряжение известить о его прибытии за восемь дней; сообщил о том, что француз Шефнэ, устроитель цивилизации в Абиссинии, надеется через четыре месяца соединить Харар с Джибути телефоном и дать возможность переговариваться непосредственно между столицей Габеша и центром французского протектората сомалийского побережья…

Monsieur Drouin жаловался на неспособность абиссинцев к работе, на их леность и несообразительность. Телефонной компании сильно приходится бороться с боязнью жителей и мелких правителей шумов кеньазмачей того, что слишком скоро будут доходить известия до негуса и слишком быстры и непосредственны будут распоряжения императора.

Теперь аппарат не действовал…

Поручик Ч-ков ни о чем не мог переговорить с Ильгом и прислал донесение о безуспешности своего посольства еще вчера. Теперь он, поручик Давыдов и казак Архипов, благополучно проживши три дня в Куни, присоединились к отряду.

В 10 часов 30 минут мы кончили лесной спуск и вышли на открытую поляну. Отсюда мы начали сходить по узкой дороге, покрытой сплошь булыжником, на плоскогорье Черчер. Спуск длился 35 минут, мы опустились на 2,000 футов вниз.

Пейзаж круто изменился. Изрытая балками местность покрыта сухой травой, местами погорелой. Здесь и там чернеют хижины абиссинских деревень, покинутых, по случаю похода, жителями. По балкам текут ручьи с холодной прозрачной водой. По берегам раскинули перистые листья кокосовые пальмы, видны бананы, а снизу над водой зеленый камыш обвит чудным лиловым бельдежуром в цвету. Кое-где на холмах одиноко торчат толстые, кривые мимозы, накрытые шапкой темно-зеленой листвы. Мы перешли три ручья с одним и тем же наименованием Бурома и на берегу третьего на круглом холме расположились на бивак.

Здесь на лугах, покрытых густой травой, мы будем иметь дневку. Надо откормить и дать отдых мулам.

Поздно вечером к нам на бивак пришел тот ашкер, которого мы послали 13-го января из Бурка в Харар за почтой. Он сделал 440 верст через горы в шесть дней, из коих один провел в Хараре — итого каждый день проходил около 90 верст: — вот лучший образчик того; как ходит и может ходить абиссинская пехота!

Письма и газеты на целый вечер отвлекли нас от пустыни. Снова пахнуло родиной, Петербургом, пахнуло шумной столицей, где все быстро схватывают, интересуются несколько мгновений, а потом забывают, ища новых злоб, новых предметов толкам. Трое из нас за эти четыре месяца пути оказались перемещенными. Эти письма были, как нельзя более кстати, мы окончили лесные горы Харарской провинции и вступали в пустыни Черчера: — нужно было освежиться, встряхнуться немного, после холодов приготовиться к жарам, после тени лесов — подумать о песках пустыни.

Практика докторов. — В степи. — Морозные утра. — Новая дневка. — Фитаурари Асфао. — Перевал через горы, — Опять пустыня.

20-го января, вторник — дневка в Бурома; 21-го, среда — от Бурома до Куркура, 19 верст. Мы в настоящей Абиссинии. Кругом абиссинские деревни, в самом лагере более сотни абиссинцев и абиссинских женщин. Кто принес инжиру, кто мед, кто тэч, кто тэллу, кто пытается продать красивый, отделанный сафьяном недоуздок, кто предлагает за два талера безголовую шкуру леопарда, кто торгует хромого мула. Крик, шум, гортанный говор, сильно напоминающий жидовский жаргон. Конвой занят стиркой белья и рубах, офицеры на охоте за козами, доктора на практике. Слух о том, что «хакимы московы» (русские доктора), так успешно лечившие в прошлом году, находятся в отряде, разнесся с быстротою молнии по окружным деревням и абиссинцы и галласы толпами повалили в наш лагерь. Еще в Бурка поздней ночью д-р Л-ий и классный фельдшер С-н ездили в галласскую деревню помогают роженице, а здесь в Бурома больных, чающих совета и лекарства сильно прибавилось. Д-ру Б-ну, хирургу, пришлось сделать несколько операций. У одного еще во время Адуанского сражения застряла пуля в мякоти, у другого осколки кости не были извлечены вовремя, третий жаловался на неправильное срощение. Вера в искусство московских хакимов была так сильна, что приходили люди даже с совершенно неизлечимыми болезнями. Трудно было работать докторам, на воздухе, без госпитальной палатки, без операционного стола… Но работали и работали успешно.

21-го января выступили с бивака в 7 1/2 часов утра. Ночью температура не падала ниже + 5® R., но под утро было сыро. Из-за высоких гор, протянувшихся на востоке, солнце взошло только в 7 час. 10 мин. утра. Дорога пролегала по черноземной почве, покрытой выгоревшей, совершенно желтой травой. Громадные репейники с цветами величиной с детскую голову здесь и там высовывали розовые шишки мягких лепестков… В 20-ти саженях от дороги еще пылало яркое пламя и с треском приближалось к ней. Густой дым застилал небосклон. Стаи птиц носились над огнем, ища испуганной пожаром стрекозы; газели то и дело выпрыгивали из густой травы и устремлялись в горы. Мягкая черная дорожка, так напоминающая донские проселки вилась через степь. Временами она спускалась в узкую балку, и сейчас же круто вздымалась наверх. Справа и слева тянулись желтые, безлесные горы. По балкам, росли мимозы, пальмы и смоковницы. Широкий горизонт золотистой, чуть колеблемой ветром травы открывался перед нами. Войдешь в траву, тесный лес высоких стеблей и пестрых цветов и утонешь в нем. Желтое море трав поглотит совершенно, с головой; душный аромат цветовых метелок и пахучих трав охватит все существо. Весь мир уйдет куда-то далеко, останется голубое небо над головой, стена стеблей перед глазами, да лиловые, стрекозы, то и дело с шумом выпархивающие из-под ног. Пораженный стоишь в этой траве и смотришь на жизнь, которая кипит кругом. Стая голубых дроздов, сверкая металлом своих крыльев вдруг летит к недалекой смоковнице, робкая газель удивленно просовывает свою мордочку сквозь переплет трав, смотрит несколько мгновений и потом скачет сверкая белым «зеркалом «задних ног. В нее не стреляешь: жаль нарушить громом выстрела тишину высоких трав.