Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты Полярной звезды

Умеренных либералов вполне устроило, если бы типография Герцена полностью перешла на выпуск изданий хотя бы вроде «Голосов из России». 13 октября 1856 г. Н. А. Мельгунов писал Герцену: « При всем уважении к твоему авторскому самолюбию, я полагаю, что „Голоса“ выручат тебя скорее прочего» 3 3. ЛН, 62, стр. 316. . Однако Герцен давал ясно понять, что роль простого типографа он считает для себя необходимой, но второстепенной и что он не собирается отказываться от прежней генеральной линии. В то время как корреспонденты «Голосов» пытались изменить направление герценовских изданий, Герцен и Огарев стремились к тому, чтобы в «Голосах из России» появился максимум разоблачительных фактов, подтверждающих правильность позиции, занятой редакцией.

Третьим событием, которое вольные печатники выделяли из сотен других, была амнистия уцелевших декабристов.

Первой же статьей III-ей «Полярной звезды» (после введения «От издателя») был «Разбор манифеста 26 августа 1856 г.» Н. П. Огарев, еще скрытый за подписью « -й — ъ » (видимо, окончание его обычного псевдонима «Русский человек») и пользующийся фальшивым географическим свидетельством («Париж, 15 октября 1856 г.»), был не склонен умиляться теми послаблениями, о которых объявлял Александр II в своем манифесте при коронации.

Огарев ясно видит, что уголовным преступникам милостей даровано куда больше, чем политическим, отмечает, что петрашевцы не прощены и Бакунин не помилован, декабристы же амнистированы со всякими оговорками:

« Надо по крайней мере двадцать пять лет ссылки, чтоб русский император мог почти простить политического преступника. Да оно уже, конечно, и не опасно! Когда политический преступник был обвинен, вероятно, он уже был не дитя, а после такого долгого наказания правительство может быть уверено, что прощает старика незадолго до смерти <���…>. В России нет политических партий, чего же боится русский император дать полную амнистию? Разве боится стать на сторону честных и благонамеренных людей? О Русь, Русь! Долго будет тебя преследовать отрыжка незабвенного » (ПЗ, III, 16–17).

В то время когда писались и печатались эти строки, из дальних сибирских городков и поселков потянулись на родину старики декабристы. Большинству амнистированных в столицах жить не разрешалось, и вскоре Оболенский, Батеньков, Свистунов попадают в Калугу, Матвей Муравьев-Апостол — в Тверь, Пущин поселяется в имении своей жены, а больного Ивана Дмитриевича Якушкина силой выставляют из Москвы.

Но прежде чем стариков изгнали в провинцию, довольно значительная их группа собралась в Москве. С удивлением рассматривали они город и людей, которые показались им сильно переменившимися за 30 лет. « Средь новых поколений » им было трудно и непривычно. Однако в Москве декабристов ждали. Еще Евгений Якушкин, дважды возвращаясь из Сибири, установил контакт между декабристами и своим кругом. Теперь этот контакт необычайно расширился.

По дневникам и письмам мы можем представить, что люди 20-х и 50-х годов в этом кружке в ту пору понравились друг другу, сошлись и нашли больше общего, чем даже ожидали. 30 марта 1857 г. высланный из Москвы И. Д. Якушкин писал сыну: « А этот Кетчер, если бы была возможность не любить его, право, я думаю, что я бы его возненавидел » 4 4. ЦГАОР, ф. 279, оп. 1, № 760, л. 219. .

А. Н. Афанасьев писал в то время, что « Кетчер, решительно центр, вокруг которого собирается все порядочное и светлое надеждами » 5 5. Там же, № 1060, л. 173 об. .

В январе 1857 г. А. Н. Афанасьев делает следующую интересную запись в дневнике 6 6. Там же, л. 160–161. :

« Видел возвратившихся декабристов и удивлен, что, так много и долго пострадавши, могли так сохранить свои силы и свежесть чувства и мысли. Матвей Ив. Муравьев-Апостол и Пущин возбудили общую симпатию. По приезде своем в Москву Пущин был весел и остроумен; он мне показался гораздо моложе, чем на самом деле, а его оживленная беседа останется надолго в памяти: либеральничающим чиновникам он сказал: „Ну так составьте маленькое тайное общество!“ Он теперь в Петербурге и болен, виделся с Горчаковым, и тот был любезен со своим старым лицейским товарищем ».

В августе 1857 г. в связи с известием о смерти Ивана Дмитриевича Якушкина Афанасьев пишет 7 7. Там же, л. 177. :

« Жаль его; в этом старике так много было юношески-честного, благородного и прекрасного. Новое поколение едва ли способно выставить таких людей: все это плод, до времени созрелый! Еще теперь помню, с каким живым одушевлением предлагал он тост за свою красавицу, то есть за русскую свободу, и с какою верою повторял стихи Пушкина: „Товарищ, верь, взойдет она, заря пленительного счастья…“ »

С первых дней возвращения особую, даже исключительную роль по отношению к декабристам стал. играть Евгений Иванович Якушкин. Его имя хорошо известно и часто встречается в статьях и книгах о декабристах, однако истинная роль этого человека еще не раскрыта полностью.

Все без исключения амнистированные декабристы относятся к нему с безграничным уважением и не только не становятся в позицию «старших», но иногда даже как бы отчитываются перед тридцатилетним сыном одного из товарищей по несчастью.

Вернувшись в новый, незнакомый мир, декабристы несколько растеряны, подавлены, разобщены. Им нужен близкий человек из младшего поколения, которому они могли бы довериться, через которого могли бы держать связь друг с другом. Этим человеком быстро и естественно становится Евгений Якушкин.

Среди декабристов есть нуждающиеся (Горбачевский, Штейнгель, Быстрицкий и др.). Более обеспеченные (Волконский, Трубецкой) считают себя обязанными помочь им. Возникает артель, охватывающая всех рассеянных по стране декабристов, — как бы продолжение на свободе той артели, которая когда-то была среди декабристов-каторжан.

Артель эта существует еще более двух десятилетий, пока последние декабристы не сходят в могилу. Бессменным руководителем и распорядителем средств артели, к которому все ее члены относились с безграничным доверием, был Евгений Иванович.

Декабристы вернулись из Сибири с неодинаковыми убеждениями и настроениями. Однако все они в той или иной степени испытывают влияние того «потепления», которое установилось с 1855 г. Они ищут своего места и учтия в событиях.

Евгений Иванович Якушкин не ограничивается перепиской почти со всеми, подбадривая, сообщая новости, советуя. Он точно определяет то главное дело, благодаря которому возвратившиеся деятели 14 декабря могут участвовать в событиях, — это воспоминания о восстании и людях той эпохи.

Надо сказать, что без Евгения Ивановича Якушкина значительная часть мемуаров деятелей тайных обществ вообще никогда не появилась бы. Рукопись двух частей замечательных записок И. Д. Якушкина хранится в архиве Якушкиных, переписанная Евгением Ивановичем и его братом Вячеславом Ивановичем.