Натан Эйдельман - Тайные корреспонденты Полярной звезды

Часть авторов и читателей была сослана в Сибирь, другая осталась дома и благодарила провидение, третья привилась к николаевскому времени и находила, что жизнь прекрасна.

Тридцать лет спустя несколько сотрудников первой «Полярной звезды» были еще живы: Федор Глинка, Хомяков — всегда на подозрении у власти; Булгарин, Греч, Сенковский — немало преуспевшие журналисты; наконец, Вяземский, Норов, Ростовцев, достигшие высочайших чинов и министерских должностей.

« „Полярная звезда“ скрылась за тучами николаевского царствования. Николай прошел — Полярная звезда является вновь <���…> Юная Россия, Россия будущего и надежд не имеет ни одного органа. Мы предлагаем его ей » (XII, 265).

Это строки из первого «Объявления» о новой «Полярной звезде», под которым, как уже говорилось, стоит дата — 25 марта (6 апреля) 1855 г.

Герцен хотел выпустить первую книгу 13 (25) июля 1855 г., в день казни пятерых декабристов. Однако он этого сделать не успел, и книга вышла только в августе.

Почти полгода — с марта по август 1855 г. — Герцен собирает свою «Полярную звезду», и из немногих писем мы можем примерно представить, как это делалось.

Те материалы, что у него уже были, Герцен еще весной отдал в набор 1 1. Герцен упомянул в «Объявлении о „Полярной звезде“» о следующих статьях, которыми он располагает: «Что такое государство», «Переписка Белинского с Гоголем», «Отрывки из „Былого и дум“», разбор книги Мишле «La Renaissance». Кроме этого, он обещал в 1 книге «tutti frutti смеси» (см. XII, 270–271). . Вслед за тем он разослал письма товарищам по судьбе — демократам-эмигрантам — с сообщением о готовящемся издании. Затем Герцен стал работать и ждать. Ждать событий и корреспонденций.

События надвигались. Севастополь отбивался из последних сил, но Крымская война шла к концу. По России распространялись различные рукописные записки, призывавшие нового императора Александра II к либеральным реформам. Еще ничего не было объявлено, но все чувствовали, что перемены надвигаются и что по-старому, «по-николаевски» больше жить нельзя.

Военный режим 1855 г. в Европе и России был не слишком строг. Война еще не кончилась, но выезд за границу был облегчен, и Герцен писал в одном из писем о множестве русских, заполнивших летом 1855 г. германские курорты. Почта из России во вражеские страны — Англию, Францию — и обратно шла довольно просто: через Германию или Швейцарию.

Однако корреспонденций из России все не было, что Герцена огорчало и раздражало.

1-ую книгу он решил завершить своего рода послесловием «К нашим», где были такие слова:

« Без статей из России, без читателей в России „Полярная звезда“ не будет иметь достаточной причины существования <���…> Вопрос о том, поддержите ли вы нас или нет, чрезвычайно важен. По ответу можно будет судить о степени зрелости русской мысли, о силе того, что сгнетено теперь » (ПЗ, 1, 223).

В то же время Герцен резко, значительно резче, чем прежде, объявляет, что отныне уже нет никаких оправданий молчанию: « Ваше молчание, мы откровенно признаемся, нисколько не поколеблет нашу веру в народ русский и его будущее; мы только усомнимся в нравственной силе и годности нашего поколения » (там же).

Герцен приглашает свободно высказываться представителей самых различных течений, потому что не только крайним революционерам, но даже весьма умеренным либералам было очень трудно, часто невозможно печататься в России, не скрывая своих взглядов.

Восклицая « С нами революция, с нами социализм! », Герцен в то же время объясняет своим читателям, что неотъемлемой частью его убеждений является интерес, внимание, готовность полемизировать, открыто обсуждать иные убеждения. Он заявляет далее, что не имеет системы или учения, так как вместе с этими терминами в философию и политику того времени очень часто вторгались исключительность и нетерпимость к инакомыслящим:

« У нас нет никакой системы, никакого учения. Мы равно приглашаем наших европейцев и наших панславистов 2 2. «Европейцы» — западники, «панслависты» — славянофилы. , умеренных и неумеренных, осторожных и неосторожных. Мы исключаем одно то, что будет писано в смысле самодержавного правительства, с целью упрочить современный порядок дел в России, ибо все усилия наши только к тому и устремлены, чтоб его заменить свободными и народными учреждениями. Что же касается до средств, мы открываем настежь все двери, вызываем на все споры. Мы не отвечаем за мнения, изложенные не нами; нам случалось уже печатать вещи, прямо противоположные нашему убеждению, но сходные в цели 3 3. Вероятно, Герцен имеет в виду некоторые места из прокламации 1853 г. «Поляки прощают нас» (см. XI, 186). . Роль ценсора нам еще противна со времен русской жизни » (ПЗ, 1, 224).

И само издание, и все его главные особенности определяются одним желанием — разбудить, растормошить, вызвать отклик: « На другой или третий день после смерти Николая мне пришло в голову, что периодическое обозрение, может, будет иметь больше средств притяжения, нежели одна „типографская возможность“ » (ПЗ, II, 253). « Типографская возможность » 1853–1854 гг. отныне заменялась изданием, которое Герцен первоначально назвал « третным обозрением » (т. е. обозрением, выходящим раз в треть года, через четыре месяца).

В «Объявлении» Герцен сообщал, что не будет открывать подписки прежде декабря месяца: « Для подписки нам необходимо знать, будут ли нам посылать статьи, будем ли мы поддержаны из России? Тогда только мы и будем в возможности определить, три или четыре тома можем мы издавать в год » (XII, 270). Однако уже во II книге «Полярной звезды» Герцен писал: « „Полярная звезда“ может только быть сборником, являющимся два раза в год без определенного времени, вследствие чего не будет и подписки » (ПЗ, II, 271).

В конце концов «Полярную звезду» удалось выпускать не больше одного раза в год, однако и при этой замедленной периодичности расчет Герцена оказался совершенно верным: регулярное издание было значительно более эффективно, чем « типографская возможность ».

Сам тип издания — обозрение, журнал, альманах — соответствовал русской исторической традиции, учитывал ту большую роль, которую такие издания играли в общественной жизни страны, начиная со второй половины XVIII столетия. Журналы и альманахи — это был мир Новикова, Крылова, Карамзина, декабристов, Пушкина, Белинского.

Альманах, альманашник, читатель альманахов и журналов, разрезающий где-нибудь в университете, гостиной или кофейне только что полученную новинку, довольный «Обозрением» Бестужева или возмущенный охранительной руладой Греча, завлеченный рассуждением Пушкина или нападением Белинского, — вот какова была предыстория новой «Полярной звезды».