Ф Грандель - Бомарше

Новизна работы Гранделя - не в отборе материала и не в компоновке его, хотя и на этих уровнях заметны достаточно важные индивидуальные акценты. Но акценты эти, о которых скажем ниже, объясняются решающим сдвигом на ином уровне, в иной сфере. Источником новизны у Гранделя стало отношение автора к герою.

Отношение автора к герою - одна из центральных проблем биографического жанра. Во французской традиции эту проблему остро поставил Андре Моруа на страницах своей книги "Аспекты биографии" (1928). Рассуждая (преимущественно на английских примерах) о различных типах биографий, Моруа отмечал, что для современной биографии, возникновение которой он связывал с творчеством английского писателя Литтона Стрэчи (1880-1932), автора книги "Знаменитые викторианцы" (1918) и других биографических очерков, характерна большая или меньшая отстраненность автора от героя, тогда как прежде, в чопорную и респектабельную эпоху королевы Виктории, в биографиях господствовало безусловное преклонение перед героем. Позднейший литературный опыт (в частности, опыт самого Моруа) показал, что возможное в современных биографиях отношение автора к герою не исчерпывается иронией в духе Л. Стрэчи, но может включать и лирическое сопереживание, выраженное с разной степенью прямоты. Однако при всех различиях определенная отстраненность автора от героя стала законом постольку, поскольку сам герой стал проблемой, подлежащей кропотливому решению. Бестревожная почтительность "викторианских биографий" действительно отошла в прошлое.

Все эти старые вопросы по-новому ставит история жизнеописаний Бомарше. И здесь положение оказывается непохожим на то, которое разбирал Моруа. Даже в век "почтительных" жизнеописаний биографы относились к Бомарше без особого почтения. Он всегда был проблемой, которую надо решать, а не монументом, которому надо поклоняться. Он мог претендовать на безоговорочность лишь одного рода: на безоговорочность неприятия. Тот, кто не отвергал Бомарше безоговорочно, тот сохранял либо дистанцию снисходительного доброжелательства, либо дистанцию научного бесстрастия. Прослеживая истоки подобного отношения, Грандель закономерно приходит к прижизненной репутации Бомарше, на которую начиная с 1760-х гг. постоянно влияли недоброжелательство и клевета.

Злоязычие современников и отчужденность потомков предстали Гранделю как звенья одной порочной цепи. Книга Гранделя - попытка разорвать эту цепь. Перед нами - редкий по своей последовательности опыт "биографического похвального слова".

Гранделевское "похвальное слово" насквозь полемично. Но, хотя автор постепенно соединяет всех своих оппонентов в некую собирательную фигуру, которую именует "Базиль", - мы должны ясно видеть: на самом деле таких собирательных оппонентов два. Первый - это клеветник из числа современников, рисующий Бомарше опасным субъектом, повинным чуть ли не во всех мыслимых грехах ("кого-то отравил" и т.д.). Подобный образ Бомарше-злодея давно утратил всякую актуальность из-за полной несостоятельности. По-настоящему интересен лишь второй собирательный оппонент Гранделя. Это - сегодняшний историк, создатель того образа Бомарше, к которому привыкли все мы.

Этот образ Бомарше по-своему преломляется в самых разных работах. Авторы современного французского школьного учебника литературы А. Лагард и Л. Мишар пишут: "Беспокойный и неудобный персонаж, Бомарше являет нам почти все неприятные качества парвеню - дерзость, наглость, самодовольство; ему недостает чувства меры и чувства такта; он склонен к интриганству и даже обнаруживает некоторые черты крупного авантюриста".

Сравним с этим мнение советской исследовательницы Е. Л. Финкельштейн: "Человеческий и гражданский облик Бомарше сложен и противоречив. В своей борьбе за овладение жизненными благами он нередко отходил от высоких моральных принципов, провозглашенных просветителями. В его бурной биографии отчетливо проступают черты буржуазного дельца, карьериста и прожектера, не брезгующего иной раз темными махинациями, вылавливающего в мутной воде придворных интриг крупицы удачи и выгоды". Конечно, разные авторы по-разному нюансируют этот образ, но суть его неизменна: противоречивое "сочетание благородных принципов и наивного практицизма", говоря словами другой советской исследовательницы, Л А Зониной. Таким представал Бомарше во всех работах последнего столетия, таким изобразил его Лион Фейхтвангер в своем романе "Лисы в винограднике".

Этот неоднозначный образ не устраивает Гранделя. Его взгляд иной: "Из всех деятелей литературы, о которых мы сохранили память, Бомарше достоин наибольшего уважения". Бомарше для него _ это человек, который несколько десятилетий подряд, вопреки постоянным ударам судьбы, не смиряясь с безнадежностью, героически борется за свои идеалы. Идеалы эти - человеческая свобода и национальные интересы родины. Во имя этих идеалов, по Гранделю, Бомарше был готов рискнуть и своим состоянием (история с оружием для Америки - см. главу "Гордый Родриго"), и своей жизнью (история с Гезманом). Отношение автора к герою однозначно: восхищенное сочувствие.

Читатель сам оценит настойчивость и темперамент, с какими Грандель утверждает свое понимание личности Бомарше. Но, кроме этого, важно увидеть, как воздействует позиция Гранделя на осмысление конкретных фактов биографии Бомарше.

Подход Гранделя позволил по-новому решить ряд вопросов. Первый, из них. и очень непростой: как начать книгу? В любой биографической концепции крайне значим исходный пункт, с которого автор начинает разматывать нить жизни героя. Грандель находит здесь нешаблонную и плодотворную возможность. За исходную точку взято отречение отца Бомарше от кальвинизма. Так вводятся тема несвободы и несправедливости, тема затруднительного положения и поисков выхода - сквозные темы жизни Бомарше.

Другой момент, по-новому увиденный Гранделем, - переход Бомарше от первого этапа жизни ко второму, от "зари" к "зениту". Автор усматривает здесь некий перелом, недостаточно оцененный предшествующими биографами. Грандель доказывает, что практической необходимости затевать скандал с Гезманами у Бомарше не было. Письмо же к мадам Гезман с требованием вернуть 15 луидоров (последнюю мзду за право встречи с ее мужем - советником парламента) Грандель воспринимает как сознательный вызов Бомарше, захотевшего вступить в бой с системой. Такая оценка не бесспорна: человек решительный и пылкий, Бомарше мог потребовать возврата украденных луидоров, не думая о далеких последствиях. Счет деньгам он знал, а в дни финансового краха, после проигрыша тяжбы с Лаблашем, тем более странно было бы бросать на ветер 360 франков. Если бы между 21 апреля и 6 мая 1773 г. (то есть довыхода Бомарше из заключения) мадам Гезман вернула эти деньги, как она ранее, вернула прочие подношения, - скандала могло бы и не быть. Так или иначе идея Гранделя о внутреннем переломе, пережитом Бомарше весной. 1773 г., остается интересной гипотезой.