Ф Грандель - Бомарше

В самом деле, как это отмечает Брайан Мортон в своей книге "Переписка Бомарше", Верженн в сентябре 1775 года еще полностью не доверял суждениям Фигаро. Чтобы проверить его сообщения, он отправил в Америку одного из своих агентов, Аршара де Бонвулуара, выехавшего из Франции 8 сентября.

Однако сведения Бомарше были верными, потому что исходили из Филадельфии, где в мае 1775 года собрался Второй Континентальный конгресс. Адаме, Ли, Диккинсон, Джефферсон, Франклин уже заседали там, представляя кто Виргинию, кто Пенсильванию и т. д. 17 июня в Банкер-Хилле, в Массачусетсе, восставшие нанесли англичанам тяжелые потери, хотя вместо пуль использовали гвозди, гайки и камни. Этим группам сопротивления нужен был стратег и начальник, и Филадельфия назначила на этот пост Джорджа Вашингтона. Но это еще не было тотальной войной. Как справедливо пишет Андре Моруа в своей "Истории Соединенных Штатов", не кто иной, как сам Георг III заставил колонии перейти рубикон. В тронной речи в октябре 1775 года король Англии заявил, что метрополия никогда не откажется от своих колоний и что отнесется со снисхождением к "своим заблудшим детям, если они попросят прощения у короля". Мы по опыту знаем, какое Впечатление производят подобные речи. Бомарше, сразу прикинувший, какие последствия это будет иметь, и все больше укреплявший связи с американцами, во время своей краткой поездки в Париж послал королю длинный мемуар. Его необходимо процитировать здесь полностью в нем вы найдете доказательства всего, о чем я говорю. В этом совершенно выдающемся письме, поражающем своей крайней смелостью, Бомарше позволяет себе учить короля, как Фигаро - графа Альмавиву, но если Фигаро говорил как слуга, то Бомарше, рассуждает как хозяин. За несколько дней до того, как он вступил с монархом в решительный бой, он сообщает Верженну р своей тревоге и пишет, что сильно опасается, "как бы в деле таком легком, необходимом и, быть может, самом важном из всех, которые королю когда-либо придется решать, Его Величество не заняло бы вдруг отрицательной позиции". Он требует, чтобы король не становился ни на чью сторону, пока не послушает его защитительной речи хотя бы в течение пятнадцати минут. Вот эта речь, она же - ультиматум:

"Сир, если Ваше Величество отвергает какой-нибудь проект, долг каждого, кто к нему причастен, от него отказаться.

Но бывают проекты, коих природа и значимость столь жизненно важны для блага королевства, что самый ревностный слуга может счесть себя вправе настойчиво предлагать их вновь и вновь Вашему вниманию из опасения, что с первого раза они не были достаточно благожелательно поняты.

Именно к таким проектам относится и тот, который я здесь не обозначаю, но с которым Ваше Величество знакомы через посредство господина де Верженна. Склонить Вас к нему я могу только убедительностью своих рассуждений. Это единственное средство, которым я располагаю. Поэтому умоляю Вас, Сир, взвесить все мои доводы с тем вниманием, которого заслуживает данное дело.

После того как Вы прочтете эту докладную записку, я буду считать, что выполнил свой долг. Наше дело предлагать; Вам, Сир, решать. И Ваша задача куда более значительна, чем наша, потому что мы перед Вами в ответе лишь за чистоту своих помыслов, тогда как Вы, Сир, в ответе перед богом, перед самим собой и перед целым великим народом, который доверен Вашему попечению и благо или беды которого всецело зависят от Вашего решения.

Господин де Верженн написал мне, что принять предложенный выход Ваше Величество не считает возможным из чувства справедливости. Таким образом, Вы не высказываете сомнений в огромной пользе этого проекта и не опасаетесь трудностей его осуществления, Ваше возражение основано исключительно на нравственной щепетильности Вашего Величества.

Подобные мотивы отказа вызывают столь глубокое уважение, что следовало бы замолчать и отбросить задуманное, но крайняя важность рассматриваемого вопроса все же вынуждает нас еще раз проанализировать, действительно ли чувство справедливости короля Франции требует отказаться от предложенного плана.

Любая идея, любой проект, оскорбляющий чувство справедливости, должен, как правило, быть отвергнут честным человеком, это несомненно.

Но, Сир, в политике, в отношениях между государствами неприменима мораль, непреложная в частных отношениях. Частное лицо не имеет права нанести ущерб своему ближнему, какие бы блага это ему ни сулило, потому что все Ваши подданные живут, подчиняясь общим для всех гражданским законам, обеспечивающим безопасность каждого в отдельности и всех вместе взятых.

Каждое же королевство - это обособленное целое, и разница интересов отделяет его от соседних государств больше, чем море, укрепления и границы. У него нет с соседями общих законов, которые обеспечивали бы его безопасность. Отношения между ними определяются единственно лишь естественным правом. Иначе говоря, это такие отношения, которые каждому из них продиктованы стремлением к самосохранению, благополучию и процветанию, отношения, представляющие видоизменения того принципа, который именуется человеческим правом и который, согласно самому Монтескье, сводится к двум законам: во-первых, стремиться к собственному благу, во-вторых, причинять при этом как можно меньше зла другим государствам.

Эта максима стала столь неотъемлемой основой политики, что король, который правит страдающими от голода туземцами, считая себя отцом своего народа и чужим любому другому, не должен удерживать своих несчастных подданных от нападения на соседей, чтобы с оружием в руках добыть себе там все необходимое, если иначе им не выжить.

Ибо быть справедливым к своим подданным и защищать их - прямая и неотъемлемая обязанность короля, тогда как быть справедливым по отношению к соседним народам он может лишь в зависимости от обстоятельств. Из этого следует, что национальная политика, обеспечивающая существование государств, почти во всем расходится с гражданской моралью, которой руководствуются частные лица...

Но, сир, была ли когда-нибудь и может ли вообще существовать между Францией и Англией какая-либо связь, которая в силах остановить Ваше Величество? Ведь доказано, что покой Вашего королевства, благосостояние Ваших подданных, великолепие Вашего престола зависят исключительно от упадка, в который Вы сумеете привести этого естественного врага, этого соперника, завидующего любому Вашему успеху, этот народ, который в силу устоявшейся системы всегда был к Вам несправедлив и руководствовался по отношению к нам принципом, хорошо сформулированным в проклятой максиме: "Если бы мы хотели быть справедливыми по отношению к французам и испанцам, нам пришлось бы от слишком многого отказаться. Поэтому наш долг в том, чтобы их постоянно ослаблять". Эту максиму повторяли тысячу раз, и ей аплодировали, когда ее провозглашал знаменитый Питт, ставший кумиром английской нации, после того как ему отказали в праве командовать ротой драгунов, поскольку у него не было ни дворянского звания, ни достаточных способностей, чтобы занимать такой жалкий пост...