Газета День Литературы - Газета День Литературы # 106 (2005 6)

В финале повести уходит в мир иной его хитрый учитель Куркин. А сам Андрей устраивается работать почтальоном. Носителем вестей и новостей. С Таней они обвенчались.

"Что ждет нашего героя? Напишет ли он однажды письмо? Роман? Родит ли ребенка? Завтра Худяков может стать совершенно другим. Каким? Террористом? Самоубийцей? Чертом лысым?.. Эх, Андрей! Я жду от тебя вестей…"

А читатель ждёт вестей от Сергея Шаргунова. И его новой реальности. Жаль, Сергей недобрал одного балла до шорт-листа в "Национальном бестселлере". Не так уж ему премия нужна. Но, кажется мне, надо друзьям-критикам всерьёз браться за это новое поколение с его новыми героями. Может, и выйдет из них что-нибудь путное назло всей осточертевшей действительности. Как же тебя зовут? И кто ты такой? Какому Богу молишься?

***

Наши погостики лёгкие, милые,

Крашены краской какой-то голубенькой,

Крестики там покосилися, хилые,

Звёзды из тоненькой жести нарублены.

Нету почти там гранита тяжёлого,

Мрамора ясно-холодного, скользкого,

И на оградках потрескалось олово.

Кустики, яблоньки... столько в них свойского.

Наши погостики славные, нищие,

Дождиком вымыты, солнышком крашены,

Там воробьи важно кормятся вишнями,

Стопкой гранённой бродяжки уважены.

Наши погосты, как небо, свободные.

Чисто жилось — так добром поминается...

Значит, такие здесь Богу угодные,

Стало быть, так оно и полагается...

***

Неужто это я бегу по тёплым лужам

Под дождик проливной, сшибая пузыри,

Как будто бы земле до капельки я нужен,

Как эти пузыри, с их радостью внутри...

И, пятками блестя счастливыми, босыми,

На солнышке слепом в прогалах быстрых туч,

Неужто это я под струями косыми

На всю катушку жив и, словно дождь, певуч...

А как просохнет степь — вслед за бумажным змеем

Неужто это я воздушною душой

Взмываю в небеса и долго-долго рею

И весь наш вижу мир, прекрасный и большой...

Но целый век прошёл — и притомилось сердце

Гнать медленную кровь по кругу лет и жил.

На пустоту времён ничем не опереться...

Неужто это я когда-то где-то жил?..

***

Он вспомнил степь, горячий лик небес,

Клубки сухой травы, волну печали

И вопль немой: "Зачем, зачем я здесь?"

Всё, что судьба дала ему вначале.

В тот миг душа, рыдая, поняла,

Что родина, как миф, недостижима.

Лишь речь родная сына приняла,

Всё остальное прокатилось мимо.

"Земля чужая, я ль тебе чужой,

Когда тебе впервые удивился.

Земля родная, я ль тебе родной,

Когда я на чужой земле родился.

О, детства сон и невозвратный след,

Тоска по родине, как кровь, сырая.

Полуседой, на твой пречистый свет

Вернулся я. А вот зачем, не знаю".

***

Он ничего не говорил,

А только песни пел и слушал,

И ни глотка не пригубил,

Не потревожил зельем душу.

Она и так больным-больна,

И без того ей нет покою,

Как та родная сторона,

Что стала словно неродною.

Потом он вышел на крыльцо,

Под небесами очутился,

И, запрокинувши лицо,

Вновь тихим звёздам подивился.

Они сверкали в вышине

И медленно куда-то плыли,

И, понимая всё вполне,

Ни слова не произносили.

***

День измерен сияньем златых куполов.

Поутру из окошка подъездного серого

Михаила Архангела вижу покров —

Три креста средь бетона, как мир, оголтелого.

А пройдёшь филиал преисподней — метро,

И душе, после толп сумасшествия тихого,

Благородной отрадой повеет остро

От могучего шлема Ивана Великого.

Переулок арбатский тоскою томит:

Крив и тесен, от ветхости нету спасения.

Но за мрачным изгибом он вдруг подарит

Золочёным крестом. Это храм Вознесения.

Не прикажешь вовеки ни сердцу, ни снам,

И душа не летит за границу чухонскую.

В небеса ли уйдёт... но уже где-то там

У крестов над московской страной вавилонскою.

***

Во мгле моей пустынно и сурово

Под сводами небесной немоты,

Лишь несказанно где-то брезжит слово,

А в слове том как свет сияешь ты.

Ты словно свет негласна, незакатна,

Ты просто льёшься из самой себя.

Вся тьма моя тебя вбирает жадно

И исчезает, смерть свою любя.

Я ухожу в пространствия иные,

Мне целый мир не больше, чем тюрьма,

И на лучи твои на светло-золотые

Душа моя летит к тебе сама.

Держим в руках роскошно изданный альбом "Парижский книжный салон — российская литература". Сотня страниц толстенной, как слоновая кожа, бумаги, фотопортреты, справочные материалы, даже особые листки "Для заметок" предусмотрены. Но вот поразительно — нет никаких выходных данных! Буквально никаких, ни в конце, ни в начале книги, даже в иных каких для того не предназначенных местах. Поневоле задумаешься, что за секретность? Вновь самиздат? Нет, он у нас в подарочном виде не появлялся. По следу бессчетных детективных сериалов возникает мысль: ФСБ, Моссад? А может быть, британская разведка Ми-6 или французские спецслужбы тут подсуетились? Не станем гадать, а лучше ознакомимся с содержанием таинственной книги.

Половина издания посвящена программе выступлений посланцев русской литературы в Парижском книжном салоне. Именно русской, ибо представители иноязычных литератур: от адыгов и бурят до чукчей и якутов, — там представлены вроде бы не были. Трудились долго, восемь рабочих дней, с 18 по 25 марта сего 2005 года. Об этом позже расскажем, а пока — о второй половине издания.

Оно озаглавлено чётко и недвусмысленно: "Писатели, представляющие литературу современной России". Очень интересно познакомиться с этими избранными представителями. Вопрос этот уже обсуждался в печати, и не только литературной. Язвительных замечаний было высказано множество, причем с самых различных сторон. Мы постараемся воздержаться от прямых оценок, воспользуемся способами статистическими, то есть сугубо объективными, а фактические сведения возьмем из характеристик (самохаракте- ристик?) данного секретного издания.

Итак, в Париж отправилась официальная делегация, немалые расходы на авиабилеты, проживание в весьма недешевых парижских гостиницах, угощение и прочие такие забавы — всё это, как говорится, на казённый счёт, то есть, выражаясь по-современному, на средства налогоплательщиков, включая и подати, взимаемые с бедных российских писателей, Париж не посещающих. Избранников оказалось сорок восемь, не считая обслуги их (о том попозже). Кто же они? Оставив пока зыбкую сферу творческих оценок, скажем о вещах простейших: каков возраст, пол, место проживания, гражданство и т.п.

В сорока восьми кратких жизнеописаниях новоявленных парижан весьма частой фразой является однозначное: "Живет в Москве". Таковых набралось 33 лица мужского и женского пола, 68%, то есть более двух третей. Тут впору говорить не о российских, а о столичных литераторах на парижской сбеговке. Еще четверо — из Петербурга, тоже город отчасти столичный. А как же остальная Россия, простирающаяся (пока) от Смоленска до Владивостока? Один из Ростова-на-Дону и один из Калининграда (б.Кёнигсберг). И всё.