Газета День Литературы - Газета День Литературы # 118 (2006 6)

Скажу честно, Китай меня поразил гораздо больше, чем Нью-Йорк или Сан-Франциско, Мюнхен или Кёльн. Там всё было ожидаемое. Ну да, вы такие, а мы другие. Китай показал, как другим можно становиться по экономической и державной мощи сверхтакими, не уничтожая своего национального лица. Китай — это вечный упрек разрушителям СССР. И, прежде всего, либеральствующей элитарной своре, когда-то громко провозгласившей: "Иного пути нет", "Иного не дано". Вот оно — иное, ещё каких-то двадцать-тридцать лет назад учившееся всему у Советского Союза. А сегодня — уверенно ощущающее себя "Твердыней Поднебесной".

Думаю, прагматичные китайцы прокручивали для себя и либеральную модель развития, осознали, что за ней последует развал страны на десять-пятнадцать частей, развал экономики и еще большее обнищание, и успешно отказались от нашего перестроечного опыта. Под руководством КПК, как государствообразующей структуры, они успешно строят самый развитой капитализм с китайским лицом. Думаю, новейшие системы развития они заимствуют у столь же коллективистских по менталитету Японии, Южной Кореи и даже Тайваня, но не у индивидуалистического запада. Нам с нашей остаточной соборностью тоже не мешало бы перенимать опыт у таких же соборных стран, но, увы, наша интеллигенция неизлечимо больна западнизмом, и до возможностей народа ей никакого дела нет. Вот и будем прививать западнизм до гибели последнего русского.

И нечего винить в этом евреев, тоже вполне коллективистского и религиозного народа (судя по Израилю), сами рвёмся в смертельную для нас петлю индивидуализма. Не запад, а Китай — наша последняя возможность выхода из кризиса. Оказывается и сегодня за 15-20 лет можно преобразовать всю страну.

Ездили мы на автобусах и по северным провинциям, и по южным. Видели и крепкие деревни с кирпичными домиками хозяев, видели и лачуги, с которыми когда-то позиционировали весь Китай. Пока еще в деревнях живет до 80 процентов населения. За последнее время промышленного бума, как в сталинские годы индустриализации, из деревень в город переехало до 100 миллионов человек. Живут в общежитиях, по 20 человек в комнате, но строят и строят, вкалывают на заводах по 10-12 часов, и за четыре-пять лет собирают деньги на квартиру. Видели нищету тела, но не видели нищеты духа. Самый бедный китаец уверен в себе и своём будущем, знает, что если не он, то дети его будут жить благополучно.

Этой уверенностью наполнена и современная китайская литература. Она благополучно пережила период увлечения разоблачениями культурной революции. Так называемая литература шрамов дала немало первоклассных произведений. К примеру, повесть Шэнь Жун "Средний возраст", повесть Фэн Цзицая "Крик", книги Ай Цина и Лю Биньяна, рассказы Ван Мэна и Чжан Цзе. Эта литература шрамов охотно переводилась на западе и долгое время как бы представительствовала от имени всей китайской литературы. В конце концов, и нобелевскую премию по литературе за 2000-ый год дали прозаику, живущему в Париже, Гао Синьцзяню, за его в каком-то смысле разоблачительный роман "Гора души". Впрочем, и мы в России в эти же годы были увлечены рыбаковскими "Детьми Арбата", гранинскими "Зубрами" и дудинцевскими "Белыми одеждами". И где это всё? Вот так и в Китае и читателям, и писателям надоело украшать себя шрамами, тем более на дворе стояло уже совсем другое время; зачем плакаться, если солнце по-прежнему всходит на востоке, и каждый новый день отличается от дня предыдущего. Появилась новая китайская литература. К тому же я поразился мягкосердечию китайцев. Не только сегодня по отношению к бывшим палачам, но и мягкосердечию палачей периода культурной революции по отношению к жертвам. По сути, это был наш 1937 год. И никаких казней, никаких расстрелов, даже почти никаких тюрем. Я перечитал уйму книг периода литературы шрамов. Уж сами-то жертвы подробно описали все свои мучения. Конечно, были унижения, но не казни, были ссылки в деревню на перевоспитание, но даже не тюрьмы. Весь китайский 1937 год — это примерно ссылка нашего Иосифа Бродского в Архангельскую область. Как пишет Солженицын: "Жаль не досидел, другим бы поэтом стал…" Вот и Гао Синьцзянь несколько лет просидел в деревне.

Не будем забывать о слезе ребенка. Любое насилие неоправданно. Но к счастью для китайской интеллигенции не было массовых казней, тюрем, лагерей. Вся литература шрамов, в том числе и экранизированная и прославленная на западе, — это сплошь деревенские будни китайских интеллигентов. Кончились деревенские будни и опять начались мучительные поиски новых тем. Надо ли плакаться о былом, когда народ живет уже в другом измерении. Да и деревенских мучений народ как-то всерьез не воспринимал. Потому и упали резко тиражи книг. "А зори здесь тихие" и "Как закалялась сталь" до сих пор в Китае выходят тиражами большими, чем книги современных китайских писателей. Начались поиски нового героя. Сегодня в Китае резкий раздел между литературой среднего и старшего возраста и литературой молодых. Писатели от 50 лет и старше страшатся тотальных преобразований, ищут незамутненные корни где-нибудь в горах Тибета, как Гао Синьцзянь, или даже в непроходимых лесах Латинской Америки, как Чжан Цзе. Молодые вовлечены в проект переделки Поднебесной. Они предлагают свои технократические идеи, но всё с той же тонкой мистической китайской чувственностью. Свои природные оазисы они устраивают где-нибудь на крышах высотных зданий, внутри техносферы. В Нанкине я познакомился с одним из лучших писателей Китая Су Туном, его рассказ будет опубликован в одном из ближайших номеров газеты. В Ханьчжоу беседовал с Ванг Лимином, по его роману был поставлен фильм, который взял "Золотого льва" в Венеции. В Шанхае меня заинтересовала проза Сунь Ганьлу, сравнимая с прозой наших "сорокалетних". Появились и совсем молодые лидеры, в силу молодости пытающиеся по извечной традиции сбросить всех стариков с корабля современности. Они, подобно нашим молодым, уже не рвутся в союзы писателей, зарабатывают на жизнь на стороне, но активно завоевывают книжный рынок. К примеру, в Шанхае живет молодой, 1978 года рождения, Цай Цзюнь, писатель, успешно сочетающий приемы западного мистического триллера и китайской исторической мифологической прозы. Древние китайские сказки времен династии Тан или Сунн он перекладывает на современный язык, следуя примеру того же Борхеса или автора "Рассказов о необычайных людях" Пу Сунлина. Как считает Цай Цзюнь, китайской литературе сегодня нужны смелые и умные молодые герои. Думаю, нужны они и России. Как и Цай Цзюнь через Интернет вошла в литературу и популярная ныне Аньни Баобэй, с её романами о духовных поисках молодых деловых людей, разрывающихся между скоротечным бизнесом и традиционными буддистскими медитациями. Как соединить в себе древнюю китайскую неспешность в делах и тотальную компьютеризацию, бешеный ритм жизни с желаниями души?