Газета День Литературы - Газета День Литературы # 120 (2006 8)

В.Б.Знаешь, природа таланта может быть разная, она сама диктует направленность в творчестве. Потом, никуда ведь не денешь твой природный юмор, твою жизненную весёлость, твою тягу к розыгрышам, обыгрыванию, к метким заголовкам, к тем же пародиям. Зачем же лишать себя этого дара, другой и при большом желании пародию написать не в состоянии. Скажем, не было такой склонности ни у Татьяны Глушковой, ни у Юрия Кузнецова. Я считаю, что ты сегодня лучший русский пародист, и это редкий дар, нечего его стесняться. Кстати, как ты пришёл к своим пародиям?

Е.Н.Спасибо, Володя, на добром слове. А как я пришел, это тебе даже лучше знать. Уже десять лет существует твоя прекрасная газета "День литературы", и в каждый номер никто иной, как Владимир Бондаренко, как плантатор над работником, стоит надо мной и требует: нужна пародия на восьмую полосу. И я заранее просматриваю все журналы и книги, выбираю "пациентов". Не скрываю, работаю с удовольствием. А первую свою пародию написал ещё в молодости, увидев, что мой коллега, молодой поэт, ударение не так поставил! Увы, не от особого изыска, особого осмысления, что иногда бывает, а от недостатка знаний. Ну как же так, ты – поэт, претендуешь на особую роль в обществе, а не знаешь родного языка. И я написал пародию. Он смертельно обиделся поначалу, а потом меня благодарил. Его заметили, о нём стали говорить, читать его другие стихи, взяли рукопись в издательство, вышла книжка, другая, приняли в Союз писателей. Он ко мне подходит: "Евгений Андреевич, большое вам спасибо!" С той моей пародии началось его признание как поэта. Такое бывает. Потом писание пародий стало необходимостью моей жизни. Стал подмечать любые погрешности стиля, языка, смысловые нелепицы. Ныне, увы, такого добра пруд пруди! А уж ты нашел моему труду постоянное применение...

В.Б.В чем самая главная трудность твоей работы как журналиста?

Е.Н.Самое главное для пишущего человека – это иметь материал для работы. Почему так короток век журналиста во всём мире? Потому что, в отличие от любой профессии, человек приходит на рабочее место и ему надо прежде всего где-то раздобыть материал, сырьё. Рабочий, крестьянин, военный изо дня в день делают одно и то же: вот станок, вот металл, становись , вытачивай детали, или вот клин, вот трактор, садись и паши землю. Журналист же непрерывно ищет: где ему взять то, с чем дальше работать? Нашел – надо всё обдумать, потом сесть и написать, а далее пробить этот материал на полосу, что тоже не всегда просто, есть же конкуренция. И вот, наконец, напечатал этот новый материал, дал новую информацию, выразил новый взгляд, представил новый образ – без этого нет любого писателя! А кто-то взял, пробежал глазами да и отбросил, включил телевизор. Вот тебе и "счастье творчества"! Поэтому, пусть на меня не обижаются люди иных профессий, но в этом непрерывном, загоняющем тебя поиске нового материала есть та тяжесть работы, которой нет даже ни у шахтера, ни у сапёра. Пишущий человек – почти всегда великий труженик. Он в работе постоянно, без отпусков и без свободного времени.

В.Б.Кстати, как у тебя с этим самым свободным временем? Есть ли какие-то увлечения помимо пера, бумаги, компьютера, газетного макета?..

Е.Н.Я люблю лес, сбор грибов, очень люблю Волгу. Люблю русский театр, когда-то очень любил смотреть или играть в футбол. Мне нравится наводить порядок на рабочем месте, люблю чистоту и простор. Люблю встретиться, посидеть с друзьями, родными, причем который год обхожусь при этом без алкоголя, он мне мешает дышать, думать, работать, водить машину. Обожаю ехать по хорошей трассе и что-то петь или же сочинять свою газетную колонку "Евгений о неких"– это меня делает здоровым. Мне вообще по душе всякое движение, летящий навстречу мир, я даже в метро с детских лет смотрю за окно… Ещё люблю возиться с детьми – прежде это была доченька, теперь – малыши-внуки. Живут они не с нами, но уж когда встречаемся – бабушку с дедушкой от детворы не оторвать. Вместе гуляем, читаем, играем, рассказываем сказки, задаём друг другу загадки… Но всё это – крохи времени, остальное денно и нощно забирает работа. Помню, в Праге давал интервью молодёжной газете и на вопрос о свободном времени честно ответил, что у меня его зачастую нет. Они спросили: "А если бы было?" Неожиданно для себя самого я воскликнул: "О, сколько бы я тогда мог сделать ещё работы!" И смех, и грех…

В.Б.Ты – русский поэт. Но ты жил на Украине, хорошо знаешь украинскую мову и письменность, жил в Праге, знаешь чешскую культуру. Есть что и с чем сравнить. Чем русская литература отличается от иных? В чём её своеобразие? Её место в мировой культуре, её особенности?

Е.Н.Мне кажется, в нашей русской национальной культуре более сильны чувство народности, почва и традиция. Это объяснимо русской историей. Нам никогда не было легко. Нам Бог дал и территорию, на которой жить трудно, условия не райские. Климат не райский. Всегда приходилось для выживания держаться артельно, держаться друг друга. Вот и наша литература, по-моему, сильна даже не всегда нами ощущаемой внутренне общностью дела. Не можем мы быть крутыми индивидуалистами на западный манер, и литература наша не индивидуалистична, хоть и пробуют ныне иные постмодернисты привить ей такой частнособственнический характер. Не получается. Потому что у нас менталитет иной, и читатель иной. Следование традициям неотвратимо. Простейший пример: русская поэзия вся силлаботонична, вся песенна, вся держится на удачной рифме. И найти-то её, родимую, тоже большой труд. Любая найденная рифма дает поэту чувство радости, открытия. А верлибр может быть и интересен, талантливо написан, но никогда он не будет в нашем поэтическом, как теперь говорят, мейнстриме. Никогда не будет главенствовать в нашей поэзии. Хотя каждый поэт может себя попробовать в том или ином жанре. А весь европейский мир давно уже забыл, что такое рифма. С языком ли это связано, с традициями, с древностью тех или иных культур, пусть разбираются учёные.

В.Б.Есть у тебя любимые литературные персонажи, любимые герои в литературе?

Е.Н.Конечно, есть. На этой неделе в "Советском писателе" вышла к юбилею моя книга избранных произведений, где есть и стихи, и переводы, и пародии, и несколько эссе, среди которых – одна вещица о моих любимых героях. Я её назвал "И Тёркин, и Швейк, и Евгений о неких". Как ты знаешь, "Евгений о неких" – это мною созданный персонаж на страницах "Дня" и "Завтра". А Тёркин и Швейк – это мои герои, которые всегда во мне живут. Я их люблю с детства. Помню, батька принёс домой очередную книгу, называлась она "Василий Тёркин", родители вслух нам её читали. Телевизора тогда, слава Богу, ещё не было, люди дружили с книгой. Боец, нарисованный на обложке, похож был и на отца, и на многих живших по соседству фронтовиков. Тёркин – мой герой, я знаю его наизусть, я играл его во "Фронтовых землянках" "Комсомольской правды" каждое 9 мая, как изображал на капустниках и другого своего любимого героя – Швейка. Даже в Праге однажды слукавил, когда пришли с Расулом Гамзатовым по его просьбе в пивную "У чаши", а там не оказалось свободных мест, чем я был очень смущён. Вот и сказал хозяевам, что очень, мол, жаль, поскольку я советский артист, играющий в театре роль Швейка… Понятно, нас провели в отдельный зальчик для почётных гостей, где мы душевно попили пивка, съели свои шпикачки и кнедлики, а при расчёте я всё-таки повинился в своём розыгрыше. Они отвечают: "Можешь не переживать, мы тебе все поверили – значит и впрямь сумеешь сыграть Швейка. Приходи, всегда найдем место". Когда я Татьяне Васильевне Дорониной в Москве об этом рассказывал, она предложила: "Давайте поставим Швейка у нас, и ты сам напиши театральную версию и сам сыграешь". Я не решился – может быть, и зря… Ну, а третий мой любимый герой, как ни странно, – гоголевский Ноздрёв. Вроде как и отрицательный герой, но мне он импонирует своей неуёмной энергией и плутовской фантазией.