Газета День Литературы - Газета День Литературы # 125 (2007 1)

Добавлю ещё один волшебный рецепт. Когда я ходил по долине долголетия в буддийском центре Наньшань, то сначала поднялся до ступеней 90-летия (его называют белым долголетием), потом, наконец, не спеша добрался и до ступеней 98-летия (чайного долголетия). Да и мой новый друг, владелец клиники традиционной медицины "Горизонт", сам врач по образованию, искусный специалист Пётр, признался, что считает главным лекарством китайцев от всех болезней чай, который они пьют так же постоянно и в больших количествах, как мы в России пьём, увы, водку.

В Китае, во всех городах, где я бывал, почти не видел пьяных, хотя водка для простых китайцев чрезвычайно дешёвая – рублей 20 поллитровая бутылка. Это элитарная водка "Маотай" стоит дороже виски и коньяка. Но китайцы не пьют в больших количествах ни дешевой, ни дорогой водки. Во всех ресторанах стоят десятиграммовые рюмки – сколько же этих рюмок надо, чтобы напиться? К тому же китайцы любят наслаждаться едой, не портя вкус от неё алкоголем. Ценителя китайской культуры может удивить, что при этом в китайской изысканной поэзии с давних времён царит культ вина. Опьянение связывают с озарением. Полно книг о странствиях бражничающих монахов. Еще в народных песнях эпохи Хань за 200 лет до нашей эры слышны были призывы:

Ну так выпьем вина.

Оседлаем звезду

И познаем прекрасного суть!

Великий поэт Ли Бо с кубком в руке воспевает луну, где "белый заяц лекарство толчёт, / и сменяет зиму весна". И лунный луч как бы наполняет его кубок.

Я хочу, чтобы в эти часы,

Когда я слагаю стихи за вином, –

Отражался сияющий свет луны

В золочёном кубке моём.

И святые мудрецы в его поэзии пьют без конца, с даосской мудростью не спеша в небеса, ибо "мы здесь напьёмся – всё равно". За вином пишет стихи Тао Юань-мин, беспрерывно пьёт вино Се Тяо в эпоху Шести династий, пьют все великие поэты эпохи Тан. Поёт на берегу за кубком вина поэт одиннадцатого века Лу Ю, впрочем и в пьяном застолье он не забывает прославлять мощь Поднебесной:

Я пьян, гляжу на волны…

Пусть все призыв мой

Пламенный читают:

О, восстановим

Прежние границы, –

Сметём врага

За рубежи Китая!

Известный поэт Ли Бэй где-то в седьмом веке так и утонул, пожелав в полном опьянении обнять в реке отражение луны. Мистическая роль вина как бы и не отрицается, но эти десятиграммовые рюмочки тоже известные с тех же древних пор наводят меня на мысль о "десятиграммовом пьянстве". Помню, в детстве, зачитываясь Ремарком и Хемингуэем, мы поражались, как лихо их герои пьют "двойной виски". Позже узнали, что это всего лишь два булька из навинченного колпачка, те же десять или двадцать граммов. Уверен, того же рода и так называемое китайское пьянство. Может, для трезвого человека десяти граммов "Маотая" вполне хватит для хмельного озарения? Да и культуры вина, как и молочной культуры, у Китая не было и нет, ещё вопрос, что подразумевали поэты под понятием вино.

Зато чайная культура на самом высшем уровне, и японцы всего лишь продолжили традиции чайной церемонии (как, впрочем, и все другие свои религиозные и культурные традиции, заимствованные у Китая). Наверное в совершенстве я культурой чайной церемонии уже никогда не овладею, хотя учили меня в Китае большие мастера, и чайных наборов дома хватает, и привезены сорта самого лучшего зелёного, красного, белого и чёрного чая. Знаю и в Москве приличные китайские чайные домики. Наверное, так же, как обобщённо пишут китайские поэты о вине, и мы способны писать о чае. Хотя Саша, бывший москвич, осевший на Хайнане и занявшийся торговлей чаем, считает, что лучший чай на острове можно выпить лишь у него. И нет ничего в мире лучше южных сортов китайского чая.

С чая и начинают китайцы свои застолья, чай у них – всему голова. Вот и доживают до чайного (98) долголетия. Чай и даёт всей нации неспешные силы для сотворения китайского чуда. Вот уж воистину – чайное чудо. Чайна-мир. Чайные нации сегодня и определяют экономику мира.

В последнее время самым знаменательным событием в нашей литературной жизни по праву считается новое произведение известного писателя Сутуна "Бину". Сразу после презентации этой книги на 13-ой пекинской международной книжной ярмарке в стране поднялась очередная волна чтения Сутуна, который долго молчал в последние годы. Рождение нового произведения было связано с тем, что Сутун в прошлом году был приглашён в качестве представителя китайских писателей на всемирный издательский проект "Пересказа мифов", и через год вышла в свет эта четвертая книга из серии "Пересказ мифов" (остальные три книги были написаны писателями из других стран).

Сутуна в Китае называют писателем сюрпризов. Почти каждое его новое произведение приносит что-то неожиданное читателям и критикам.

Новое произведение Сутуна основано на древней и крылатой китайской легенде:

В эпоху первого китайского императора много мужчин было мобилизовано на строительство Великой китайской стены. В одной семье муж ушел на строительство, и долго от него не было вести. Скоро наступит зима, и жена решила мужа искать и принести ему теплую одежду. Когда она, пройдя тернистый путь, добралась до Стены, ей сказали, что муж ее уже умер и его тело стало частью Стены. Узнав об этом, она зарыдала. И она так рыдала, что от ее плача рухнул участок стены. Эта легенда говорит о том, что верная любовь к одному человеку может сотворить чудо. Но Сутун не намерен развивать свой пересказ в направлении трогательной истории о любви. Его интересует сам мифологический мотив легенды: человек слезами разрушил стену – это великая и чудесная сила. Писатель сделал акцент на этом мотиве и дал волю своему воображению. Нарочно упустив из виду реальную сторону данной легенды, Сутун воображением своим создал совершенно иной мифологический мир.

На мой взгляд, "Бину" есть книга о богатстве проявлений Бытия. Передаваемый в ней смысл и показываемая в ней сила уже далеко зашли за пределы любви. Скорее всего, это книга о сопротивлении слабых сильным, индивидуума социуму. Хотя книга нам видится как миф о любви, миф о скорби и миф об искании, но мы в любви, скорби и искании прочитываем для себя призыв к Жизни и Бытию. Дело в том, что в этом произведении любовь героини к мужу уже предопределена. Мы видим, как эта любовь глубока и настойчива, но нам не объясняли, откуда она взялась и как это сложилось. Даже муж героини никогда не появится перед читателем. Он для нас не столько живой литературный персонаж, сколько мифологический символ. В этом смысле любовь героини превратилась в абсолютное одиночество. Единственный способ выражения этой любви – пройти тысячу верст на север и принести мужу теплую одежду. Все считают ее сумасшедшей, ее упрекали, проклинали. Она не получила поддержки ни с одной стороны. Она абсолютно одинока.