Газета День Литературы - Газета День Литературы # 147 (2008 11)

Дзенькает у скулы,

Озеро – словно линза

Прапервобытной мглы.

Не наклоняйся ниже! –

Выманит в никуда

В дырах созвездий крыша,

Дырами глаз – вода.

Лучше найди другую

Ссылочку, "вечность ру",

Бусину кровяную

Жертвуя комару.

***

Мы землю зовём – чернозём,

А хлеб называем – черняшка.

Буханку берёт на излом

В мозолях рука-замарашка.

Он вкусный, когда с кислецой,

С дымком на запекшейся корке.

Такой не замесишь с ленцой,

Работу взвалив на закорки.

И пот в нём, и жар, и напряг,

И песня, дрожащая зыбко,

Улыбки простых работяг,

Ответная Бога улыбка.

От Господа – хлеб и земля.

Единой присыпаны солью

Краюхи, ломотья, поля –

С кислинкой, с кровавинкой, с болью.

Покуда огонь не погас,

Не будет беды-лихоманки,

Ведь даже могилы у нас –

Как чёрного хлеба буханки.

МедвежьЯ Гора

Спите спокойно – над нами небо,

Небо, бессонное на века.

Снизу – молочный язык Онего

Лижет кисельные берега.

Эх, хороша, холодна водица –

Звёздное стылое серебро!

Словно Господь захотел напиться –

Да опрокинул с небес ведро.

Топал медведь по лесам Карелы,

Сладкой Онеги хлебнул до дна –

И завалился в черничник спелый

В непроходимые дебри сна.

Лапы в колючей воде полощет,

Дрыхнет, сдувает с морды ледок.

А на хребте его встали рощи,

Сонный раскинулся городок.

Лишь золотинка в зрачке искрится,

В прорубях чёрных дрожит икон.

Что же, родная, тебе не спится?

Что ты бормочешь – о чём? о ком?

В теплой берлоге, в дремучей глине,

Не выбираясь из темноты,

Может быть, просто – поёшь о сыне,

Может быть, просто – просишь воды.

Карелия

СЧАСТЬЕ

– 1 –

Корове села бабочка на нос.

Корова глаз скосила еле-еле.

И неожиданно во всём коровьем теле

Какое-то блаженство разлилось.

И солнце то же, небо не синей –

Совсем ничто не изменилось в мире...

Но даль корове показалась шире.

И стать безрогой захотелось ей.

– 2 –

Коровьим пастбищем спуститься до реки.

Упасть в траву. Увидеть облака.

Стерпев щекотку, не согнать с руки

Неосторожно дерзкого жука.

А вечером сидеть и щи хлебать.

Смотреть,

как бабушка замешивает тесто...

Как же на свете жить-то интересно!

И над тарелкой тихо засыпать.

О ДЕРЕВЕНСКИХ ЛЮДЯХ

Поспорим, друзья-человеки,

С чего это вдруг повелось:

В России крестьянской от века

Не любят и хают село.

Людей, не читавших Толстого,

В одежде, фасоном – шинель.

Вот эту рябую корову

И запах, пардон, не Шанель.

Скажите, овсы и покосы

Овраги, река – ничего?

Просты и ясны без вопросов

И люди не стоят того?

Смотрите же, утро какое!..

Качается лист лопуха.

Коровье печальное море

Качает в седле пастуха.

Щегол – небольшой небожитель –

Счастливую песню ведёт.

Эх, други мои, не божитесь,

Что знаете всё наперёд.

Не чаете здесь изумиться?

Бежите к себе в города?

Щегол – неприметная птица

Туда не споёт никогда.

Смотрите, здесь лирике место.

Здесь промысел божий в стогах.

Двум божьим коровкам не тесно

На лирообразных рогах.

На сломанной сенокосилке

Курить примостился печник.

Все мысли его – о бутылке.

А это ведь – только начни.

Рябая доярушка – Глаша,

С лицом, будто пашня, жена.

– Ну, Паша, – тихонечко скажет, –

Туды-т твою мать, сатана!

Что скажете? Гнать их в музеи?

В читальный их зал, как в тюрьму!

Пущай там стоят и глазеют

И, может быть, что-то поймут?!

Не выйдет. Вот это – не выйдет.

Толстой, Достоевский – к чему?

Их с детства, как пулей навылет,

Судьбой научили всему.

Родились в деревне на гибель,

В деревне, почти что в хлеву.

Деревья ветвями нагими,

Толкут в небесах синеву.

На всех – разве хватит объятий?

Ну как? Как они проживут?!

Да есть у них странный приятель,

Который родился в хлеву.

За Глашкой, брюхатою двойней,

Опять отработавшей в ночь,

Толстой с Достоевским подойник

Несут, чтоб хоть чем-то помочь.

***

Проходят дни. А мне не жалко.

Часов не наблюдаю просто.

Мой старый мир – кресло-качалка –

Мне по размеру и по росту.

Душе уютно и просторно.

В моих руках мелькают спицы –

Взялась за свитер я во вторник:

Душа

обязана

трудиться.

На свете войны и пожары –

Мне спицы в кровь исколют руки.

Я боль стерплю. И мне, пожалуй,

Уже привычны эти муки.

И если вдруг убьют кого-то –

В моих руках порвутся нити.

Я подвяжу. Родится кто-то.

Соединится цепь событий.

Замкнётся круг. Проступят руны.

Качнётся кресло гибкой ивой.

Я навсегда останусь юной.

Любимой всеми. И красивой.

***

Среда –

дожди:

от края и до века,

Все ожиданья старше человека –

Я жду погоды, сидя у воды.

Пускай себе мелькают дни недели,

Я здесь сама –на дне своей постели,

На дне чуть-чуть любви и красоты.

По радуге, по радужке скользя,

Весь мир забыл, что в мире есть "нельзя",

И это небольшая, но победа,

А, значит, – волноваться не с руки,

Как крылья отрастают плавники,

Чтобы перемещаться в жидких средах.

Я открываю рот. И закрываю.

Со стороны вам кажется – зеваю.

А я на самом деле – говорю.

Слова в воде.

В них даже больше смысла.

Вода не молоко – она не скиснет.

А если много пить – почти что брют.

Стучи, греми –да здравствует потоп! –

Дыши, живи, покуда жив, а то

Тебе не хватит капельки свободы.

Летают рыбы. Плавают коты.

Апофеоз чудес и красоты.

Апофеоз познанья. И природы.

***

Снова Луны на грош миру в карман ночей,

Этим он и хорош, что до сих пор ничей.

Хочешь владеть –владей, овладевай, влачи,

Нитку в ушко продень, шпульку поставь – строчи.

Жизнь уж давно прожгла сотней своих светил –

В сердце войдёт игла. И запоёт винил.

Карелия

***

эй, президент, верните званье русский

в мой паспорт – на заглавную страницу.

космополиты пусть потрясывают гузками,

мочась в сортирах пидарских столиц,

а мне – в родном краю, за этим словом на генах выдолблен кровавый лёд

Ледового побоища – Чудского,

где Невский Александр тевтонов рвёт.

за этим словом полудохлые французы

с поклоном низким клянчат: "Cher ami...",

и казачки в Париже: "Bistro – кушать!" –

их, шаромыжников, научат

щи варить.

...их сладких девок лапали в запале,

и стон стоял в Париже до утра –

не потому ль мы на Мирей Матьё запали:

в рязанских скулах публике мила...

за этим словом – тьма в каютах "Курска",

вода по грудь в удавке кислородовой,

и эстафетой – мичманская ручка,