Газета День Литературы - Газета День Литературы # 151 (2009 3)

А беседы с Прохоровым у Шевцова продолжились. К тому же и квартиры их располагались на одной лестничной площадке. Так что грех было не зайти к старику хотя бы раз в месяц.

Однажды Прохоров после прихваченной Шевцовым с работы бутылки хорошего виски совсем уж быстро отяжелел. Но, не склонив головы, упрямейше слушал, как Шевцов читал то, что сегодня наскоро сочинил:

Среди тишины, покоя,

Над вечно текущей рекою,

Под вышней охраной небес

Одна деревенька есть.

А в той деревеньке, кроме

Всех прочих домов, есть домик,

В котором отца и мать

Учился я понимать.

Для памяти и поклона

От них осталась икона:

Георгий змею поражает,

Змея ему угрожает.

Лик воина сосредоточен,

Змеюке глядит он в очи.

Копье под его рукою

Полно тишины, покоя…

С такой же спокойной властью

Над каждой моей напастью

Мать нитку в иголку вдевала,

Рубаху мне дошивала…

С такой же святой отвагой,

В сиянии слезной влаги,

Отец до военкомата

Меня провожал в солдаты…

Затем, приоткрыв глаза, Шевцов вдруг обнаружил, что старик-Прохоров, так и не склонив головы, уснул. И вот эти свои строки поэт прочитал уже неуверенно:

Страну мы сдали без боя,

Не стало в стране покоя…

Прохоров же, когда голос у Шевцова поменялся, вдруг ожил, недовольно вымолвил:

– Ну, что ты слова глотаешь!

И Шевцов, кое-что пропустив, всё же догудел последние строки:

Лишь в небе – светло да ясно.

Лишь в памяти – не напрасно

Мать нитку в иголку вдевает,

Рубаху мне дошивает…

– Вроде бы как-то натужно… И потом что это у тебя за рифмы появились: вдевает-дошивает… Полная чушь это, а не рифмы… – сонно резюмировал Прохоров. – Но надо бы ещё и на свежую голову послушать. Не может быть, чтобы ты с такою натугою стал писать…

– Ладно, мне пора, – сказал Шевцов, ничуть не обидевшись на охмелевшего старика.

Прохоров заморгал глазами и попросил:

– Ты уж собери то, что портится, в холодильник, а остальное в ведёрко выбрось… А то как-то очень уж душевно расслабился я сегодня… И если сейчас же не усну, всю ночь не буду спать…

– Да вынесу я и ведро, а дверь потом сам захлопну, – пожалел старика Шевцов.

И такое умиротворение исходило от Прохорова, что Вячеслав Вячеславович, уже и сам позевывая, без пиджака, в тапочках и с ведром в руке вышел на лестничную площадку к мусоропроводу, а затем, с пустым ведром, машинально вернулся не к Прохорову, а домой.

И вот, значит, достал он из брючного кармана ключи, открыл свою входную дверь. А в прихожую тут же влетела сияющая Надежда Викторовна – в фартуке, с половником в руке.

– Я решила, поскольку ты всегда поздно возвращаешься, на ужин готовить тебе овощные супчики! – радостно успела сообщить она. И, уже обнаружив, что муж вернулся с работы без пиджака, в тапочках и с ведром, успела добавить: – А то мама сказала, что от поздних ужинов ты растолстеешь…

Минуты две они затем стояли молча друг против друга.

Сияние на лице Надежды Викторовны сначала сменилось на недоумение, а потом и на обыкновенный ужас.

– Что случилось, Славочка?

– Да просто я перепутал дверь…

– О, Господи! А почему ты и без туфлей? И чью это ты дверь перепутал со своей?!

– Ну, я понимаю, что выглядит всё как в анекдоте…

– Какие анекдоты, Славочка! Какие могут быть анекдоты с чужим ведром в руке!

– Ну-у-у…

И тут Вячеслав Вячеславович, которому столь некстати вспомнился рассказанный Лопусовым анекдот (некий муж сказал, что едет в командировку, а сам занырнул к красотке-соседке, а когда скопилась у них батарея винных бутылок, он надумал ночью по-партизански выбросить их в мусоропровод, а по рассеянности вернулся уже в свою квартиру), вдруг весь заалел, как пойманный за ухо на месте своих проказ школьник.

Надежда Викторовна, у которой фантазии сначала хватило предположить, что мужа её во дворе кто-то ограбил, с внезапной и безрассудной яростью выхватила у Шевцова ведро и выбросила его в коридор. И убежала в спальню, упала на кровать, зарыдала, как полоумная.

Он, тем не менее, сначала подобрал ведро, отнёс в квартиру Прохорова, подхватил там свои пиджак и галстук, тапочки сменил на туфли, проверил, захлопнулась ли прохоровская дверь, вернулся домой, сел с пиджаком и галстуком в руке на кровать, стал смотреть на жену.

Она, впрочем, вдруг перестала рыдать и глянула на мужа словно бы даже с мольбой…

– Если не веришь, – взбодрился он, – пойдём к Прохорову, и он подтвердит тебе, что я был у него. Просто на кухне у него было жарко, и я снял пиджак… А потом я решил его мусорное ведро вынести… Ему ведь за восемьдесят, ну и сон старика сморил…

И впервые в жизни поэт Шевцов услышал её теперь уже чужой, теперь уже абсолютно холодный голос:

– Я, Славочка, теперь не знаю, как мы будем дальше жить. Потому что ты никогда еще не пытался оправдываться… Даже представить себе не могла, что это так унизительно – видеть тебя оправдывающимся… Ещё никто меня так не унижал!

С того дня Надежду Викторовну словно бы выключили.

Он уходил на работу, она его кормила, провожала до двери:

– Значит, проверь, взял ли ключи, мобильник, очки…

– Я всё проверил…

Вечером она его тоже кормила. И, если младший сын ещё не спал, шла затем к нему читать вслух бесконечную "Фрегат-Палладу" Гончарова.

А Вячеслав Вячеславович, уже ей не нужный, шёл спать.

Вдруг Надежда Викторовна обнаружила у себя на ноге бугорочки опухолей.

В поликлинике определили что-то неладное с сосудами. Послали на обследование. И выяснилось, что эта болезнь не лечится, хотя "бывает по-всякому". Вячеслав Вячеславович позвонил знакомому военному врачу, и тот согласился принять Надежду Викторовну на лечение к себе в госпиталь.

– Ни в какие больницы и госпитали я ложится не буду! Сколько осталось мне, столько и хватит, – заявила Надежда Викторовна с упрямым отчаяньем.

Вячеслав Вячеславович опять позвонил врачу-полковнику. Тот пояснил, что при воспалении сосудов у больных развивается ещё и особого рода психоз. Так что принимать всерьёз заявления жены не следует. Надо срочно её госпитализировать. "Ах, так это от болезни у неё такие перепады в настроениях!" – догадался Шевцов и крикнул полковнику в трубку полным страдания голосом:

– Как я её заставлю госпитализироваться? Связать, упаковать и привезти?!

– Каждый потерянный день может обернуться катастрофою! И ты сам решай, как побыстрее её привезти к нам!

Жена же стояла на своём. Да и не о болезни она больше всего переживала.

– А знаешь, почему мы теперь с тобою без причины ругаемся? – вдруг спрашивала она о своём.

– Я с тобою никогда не ругался!

– Просто такой жизни, какую я хотела, не бывает! И я это поняла…