Газета День Литературы - Газета День Литературы # 161 (161 1)

Прикрывшись зонтиками, прёт,

Как летом в Тынде.

На переломе двух годов

Я свой стакан поднять готов,

При сём воскликнув: "Мазаль тов!"

На нашем хинди.

Опять ругается жена,

Что толку нету ни хрена

От мужа – стихоплетуна

И лоботряса,

Прости меня, мой ЗАГСа дар, –

Я свой бушующий пожар

Вином залью, и выйдет в пар

Желаний масса.

Зима в природе, осень лет,

Весна в душе и всем привет,

Я со вселенной тет-а-тет

Веду беседу.

А коли тяжек этот крест,

И тянет к перемене мест,

То я, причмокнувши протез,

Пойду к соседу.

Мы будем долго говорить,

Теряя пьяных мыслей нить,

Но всё отнять и поделить

Не дай нам, Боже!

Потом чего-нибудь споём,

Опять за Новый год нальём,

Нам хорошо за бутылём

В масонской ложе…

Светлеет неба ерунда,

Январь идёт. Ты, брат, куда?

И я, с ногами не в ладах,

Пойду к кровати.

Окончен праздник. Я устал.

А жизнь, как джинсы-самопал,

Трещит по швам, везде завал…

Надолго ль хватит?

***

Этот взор прожигает насквозь, хоть и мягок, и нежен,

Вот ремарка: "Ночь за полночь. В комнате – те же".

Тишина без ответа. И варево ночи густое

Мы едины, как могут вообще быть едиными двое.

За такие глаза рушат в пыль и семью и карьеру,

И считается время не почасово — поколенно.

Бьют удары в висках, неритмичны, пугающи, звонки.

Все нерезко вокруг этих глаз, словно брак фотопленки,

Их прозрачность затянет, закружит мальстрёмовым бредом...

Погрузился. Не выплыл. Погиб. Но и счастье изведал.

***

Чтобы на сердце стало лучше

И дабы воздух легче стал –

Заполни день "Бесаме Мучей",

А также "Чаттанугой Чучей"

Прогладь болящие места.

Ты сразу вспомнишь время оно –

Скрип деревянных половиц,

Изгиб змеиный саксофона,

Дуэт Сачмо и Эллингтона

На снимках сломанных ключиц.

Взгляни в окно – такая слякоть,

Прижми к стеклу горящий лоб.

Сочится дня густая мякоть,

И остаётся только плакать

Под звуки рваные синкоп.

ПЕСНЯ К КИНОФИЛЬМУ

Что-то сердце чаще биться стало,

Вижу через памяти пожар –

Солнце, как подбитое, упало

За пропахший кровью Кандагар.

Разную всем выдала дорогу

Никому не нужная война.

Где вы, Толик, Саня и Серёга?

Мне остались ваши имена...

Жаркие полуденные склоны

Нас вели на низкий перевал,

Лился пот на пыльные погоны,

Если кто в погонах понтовал.

Взрыв расцвёл у самого порога,

Падает саманная стена...

Где вы, Толик, Саня и Серега?

Где хранятся ваши ордена?

Быстро умирало наше детство,

И рождалось в муках из него

Спиртом обожжённое соседство,

Кровью окроплённое родство.

На детей своих смотрю нестрого,

Нежности в душе звенит струна.

Где вы, Толик, Саня и Серёга?

Им достались ваши имена.

ДОБРОПЫХАТЕЛЬ

Живу на даче в Востряково,

Беспечно, но не бестолково,

Воды нет в кране, что ж такого?

Зато есть с кем поговорить.

Здесь тёзка невского поэта

Житьё мне скрашивает это,

И разговоры до рассвета

Прядут невидимую нить.

В прокуренной холодной кухне

Грызет науку Саша Кушнир,

Ему не холодно, не душно

Учиться под "Алиготэ".

Хоть Саша на правах на птичьих,

Но что-то вмиг сложил и вычел,

Он знает чисел тех обычай,

А также знает каратэ.

Снегами сглажена платформа,

На мне тулуп, как униформа.

На всё – от бури и до шторма

С такой одеждою плевать.

Иду враскачку по тропинке

К одноэтажной той картинке,

Хрустят встревоженные льдинки,

И в мире тишь и благодать.

Нет, я совсем не злопыхатель,

Скорее, я – добропыхатель,

Стараюсь заровнять, как шпатель,

Стихами холмики невзгод.

К чему печали, мой приятель?

Да, я трудился, как старатель,

Чтоб было всё при чём и кстати,

А шло порой наоборот.

Но снегом яблони одеты,

На них огромные береты,

Спят "семеренки" и "ранеты",

Что им заботы наших дней?

Я в Востряково погружаюсь

И ничему не поражаюсь,

А не спеша преображаюсь,

Чтобы не стало холодней.

В ОТСУТСТВИЕ ПАРУСА

Опускается на улицы Тагила тишина,

Это та же тишина, что ночью правит в Тель-Авиве.

Это утренний прилив, что нынче замер на отливе,

Это птица, что парит, не обнаружив где весна.

Холм далёкий, ветер пыльный, размагниченный компас,

След на небе от звезды, сгоревшей, в общем, понапрасну…

Сверху смотрит мироздание в лицо мне безучастно,

Округляя, как монету, бестолковый лунный глаз.

Что мне лодка, что мне парус? Двадцать первый век рождён

В жутких схватках, что сгубили в тяжких родах век двадцатый.

Хоть порою не по силам, но, прошу, не прячь лица ты,

Посмотри на синий шарик, что Вселенной охлаждён.

Пряный запах, тихий шорох, нудный скрип земной оси,

Море времени убито наповал без приговора!

Пусть натянет юный Эрос лук до полного упора,

Не попасть ему в меня, хоть сколько в небе ни виси.

О, мой друг, я рад тому, что ты со мною не приехал,

Значит, можно ждать порою незатейливых вестей.

Где-то ангелы поют:

"Когда б мы жили без затей…"

А в ответ им ничего, лишь только эхо, эхо, эхо…

***

Михаилу Генделеву

Умрешь ли от любви беспечного народа,

А может, оттого, что не свершился вдох –

Ты всё равно шагнешь в объятья небосвода,

И камни на плите сойдутся в слово "Бог".

Гримасу схоронив за маскою картонной,

Оглянешься вокруг и скажешь: "Я ушёл",

Ловя, как редкий дар судьбы ошеломлённой,

Последний кислород остатком альвеол.

Секунды поспешат на смерть неутомимо,

Уйдут в небытие растерянные дни.

Взгляни на Вавилон со стен Иерусалима,

Теперь ты можешь всё. Прошу тебя, взгляни.

FIN DE TEMPORADA

Где ты, город, где страна, где держава?

Пустота, что не заполнишь собою.

Горы пыли, удушающе ржавой,

Круг палящий над моей головою.

Все распалось, хлеб ушёл на мякину,

Невозможно залечить твои раны.

Твой народ тебя навеки покинул –

Кто в могилы, кто в заморские страны.

Оплела твои сады куманика,

Провалились, разрыхлевши, стропила.

Даже птичьего не вылетит крика,

Все истлело, зацвело и прогнило.

Серый лес пришёл на площадь собраний,

Бурый мох покрыл ступени и стены.

Не осталось ни забот, ни желаний,

Ни болезней, ни любви, ни измены.

Туча быстрая, как чёрная лошадь,

Все затянет, зашумит ветра песня.

Здесь была когда-то Красная площадь,

Там была когда-то Красная Пресня...

НОЧЬЮ

Миллиардам людей я и на фиг не нужен,

Что есть я, что нет – не качнётся и ветка.

Для них я – круги по исчезнувшей луже,

В газете истлевшей чужая пометка.

На это смотрю я, вполне успокоясь,