Виктор Кузнецов - НКВД против гестапо

Позднее мой друг Бугаер сообщил мне, что в действительности «Леопольда» зовут Леон Гроссфогель. Он мне также сообщил, что этот человек занимается политикой и что я должен быть осторожен.

Вскоре я снова встретился с Гроссфогелем. Из-за того, что я узнал, я не решился помочь ему еще раз. Чтобы утишить мой страх, Гроссфогель воззвал к моим чувствам и напомнил мне о том, что я и сам попадал в сложное положение. Он сказал, что люди, помочь которым он меня просит, в таком же положении, как и я, из-за их расового происхождения. Его аргументы убедили меня, и я сделал то, что он от меня потребовал. После этого в наших отношениях наступил длительный перерыв.

В 1938 году мы встретились в Брюсселе с моим другом Лейзором Бугаером и неким Максом Униковским, чтобы вместе заняться торговлей искусственной кожей. Наши конторы находились во внутреннем городе, на улице Нев. Эта фирма закрылась из-за разногласия между ее акционерами.

В начале 1939 года по просьбе Бугаера я снова встретился с Гроссфогелем. Во время разговора он дал мне понять, что я у него в руках и что я должен на него работать. Затем сказал, что намерен познакомить меня с человеком, имени которого он мне не назвал и которому я должен оказать такие же услуги, какие оказывал ему самому. Я согласился, и спустя две недели снова с ним встретился. Гроссфогель представил меня одному мужчине, которого он назвал «Дядей». Это был полный приземистый мужчина — очень спокойный и серьезный [это был Треппер]. «Дядя» сказал мне, что речь идет не о визе. Я должен выполнять роль специалиста, с которым будут консультироваться относительно доброкачественности документов, которые ему будут предъявлять. Мы договорились, что связь между «Дядей» и мною будет поддерживаться через некоего «Шарля» (Макарова), с которым я познакомился при следующей встрече. «Шарль» дал мне номер телефона, по которому могу связаться с ним в случаях необходимости. Номер этот я забыл.

16 сентября 1939 г. я обратился в комиссариат полиции, чтобы, в соответствии с законом, зарегистрироваться как иностранец, проживающий в Бельгии. Меня тотчас же арестовали и отправили в тюрьму Сен-Жиль как подозрительную личность. Позднее от своих близких я узнал, что вскоре после моего ареста «Шарль» приходил ко мне на квартиру. Услышав, что я арестован, он заявил, что придет снова, чтобы узнать обо мне. При этом он сказал одному из моих близких, чтобы после освобождения я позвонил ему по указанному телефону.

Где-то в конце октября или начале ноября (1939 г.) меня выпустили из тюрьмы. Я сообщил «Шарлю» о своем освобождении. Мы договорились встретиться через несколько дней в кафе в центре города. Я не помню ни адреса, ни названия кафе. Я встретил там «Шарля». Он тотчас принялся меня упрекать за то, что я пошел регистрироваться в комиссариат, что мне следовало вести себя более осмотрительно. Он также сказал, что я должен изменить свое имя. Я ответил, что это невозможно, потому что я слишком хорошо известен в Брюсселе. Мы договорились, что я переберусь в какой-нибудь тихий дом с садом, где меня можно будет отыскать, как мы об этом договорились с «Дядей». После этого разговора я перебрался на улицу Прогрэ, также в Брюсселе, где жила одна еврейская семья по фамилии Рыбски или Рыбский. Я уже не помню, кто нашел эту квартиру — я сам или же «Шарль». Время от времени ко мне приходили за консультациями «Дядя» и «Шарль». Однажды «Дядя» мне сообщил о том, что нашел некоего человека, который сможет организовать визу. Он спросил меня, нельзя ли привести этот документ в соответствие с требованиями, действующими в различных консульствах. В следующий раз «Дядя», придя ко мне, сообщил, что некое лицо, имевшее польский паспорт, получило мексиканскую визу. Однако этому лицу следовало получить транзитную визу у американских властей. Один мужчина, которого я не знаю, получил задание организовать такую визу, но он утверждал, что паспорт получен в американском консульстве. Он вызвался выполнить такого рода задание за 800 долларов. «Дядя» обратился ко мне за консультацией. Я заявил, что его одурачили; после этого «Дядя» приказал «Шарлю» уничтожить этот паспорт.

Незадолго до объявления войны Бельгии «Дядя» предложил мне поехать в Бразилию. Ехать туда мне не хотелось, так как я подозревал, что если соглашусь с его предложением, то мне придется заниматься там такими делами, которые были мне не по душе. Однако я знаю, что «Дядя» и «Шарль» предпринимали шаги, чтобы достать для меня настоящий паспорт в польском консульстве. Как вам известно, консульство в ответ на мою просьбу обратилось в полицию, чтобы та дала мне разрешение поехать в Бразилию или какую-то другую страну. Впоследствии я узнал, что их план достать мне польский паспорт провалился из-за происков некоей Мальвины Хофштадтеровой, жены Адольфа Грубера. Уточню, что именно я познакомил эту женщину с «Дядей» и «Шарлем», прежде чем «спрятаться» у Рыбских. «Дядя» просил меня свести меня с кем-нибудь, кто мог бы оказывать ему определенные услуги, к примеру, посещать различные консульства, чтобы выяснить, какие формальности следует выполнить для получения визы.

Рассказав о неприятностях, возникших у Мальвины в связи с получением для меня паспорта, «Дядя» сообщил, что вскоре Бельгия и Франция подвергнутся нападению со стороны Германии. В любом случае я должен оставаться в Бельгии и ничего не опасаться. В этой связи он посоветовал мне изменить имя. Во время состоявшегося разговора он открыто заявил, что состоит в подпольной советской организации. Поскольку в связи с подписанием пакта о ненападении между СССР и Германией я хотел побольше расспросить его о нем, «Дядя» заявил, что русские и немцы никогда не уживутся друг с другом. Работа его организации направлена против Германии. Я дал «Дяде» понять, что целиком и полностью на его стороне, если его работа направлена против Германии. Во время немецкого вторжения в Польшу погибла вся моя семья, и я решил делать все, что в моих силах, и при первой возможности, чтобы вредить немцам. «Дядя» заверил меня, что такие возможности у меня появятся.

10 мая 1940 г. (в день немецкого вторжения в Бельгию) я по-прежнему скрывался у Рыбских. Этот район уже подвергался бомбардировке; я отправился на авеню Жан Вольдер, 32, в районе Сен-Жиль, где в доме своих родителей находилась моя жена, и уговорил ее бежать. Мы договорились, что жена и ребенок Лейзора Бугаера вместе с моей женой должны уехать во Францию. Бугаер получил от меня 5 тысяч бельгийских франков и пообещал мне достать автомобиль, на котором мы собирались ехать. После этого Бугаера я больше не видел. Вскоре я узнал, что во время оккупации Бельгии он был депортирован в Германию. Так или иначе, но после того, как Бугаер и автомобиль, о котором он говорил, а также 5 тысяч бельгийских франков так ко мне и не вернулись, я покинул Бельгию вместе с тестем и шурином на поезде, направлявшемся во Францию. Шурин оставил нас в Турнэ. Спустя несколько дней нам с тестем удалось добраться до Мон-Режо, что на юге Франции. В соответствии с законом Манделя [Жорж Мандель, собственно Жакоб Ротшильд, был французским министром внутренних дел до 1940 г.] меня отправили в лагерь Сен-Сиприен. Мой тесть, бумаги которого были в порядке, остался на свободе. К моменту французско-немецкого перемирия (июнь 1940 г.) меня выпустили из лагеря, после чего мне удалось присоединиться к группе итальянцев и предстать перед проверочной комиссией.