В. Жирмунский - Поэзия Александра Блока

…Вдали, над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач…

…Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг,

А в небе ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск…

С другой стороны, с точки зрения бытовой повседневности, само мистическое прозрение поэта подвержено сомнению, и видение Незнакомки является только поэтической иллюзией, игрой воображения, может быть-сонной грезой (ср. такие выражения, характерные для колебаний чувства реальности: "Иль это только снится мне?" "Ты прошла, словно сон мой, легка…", "он был, или не был, этот вечер…" и т. п. Сам поэт наполовину поддается искушению посмотреть на свои видения, как на сонную грезу или пьяный бред:

Из хрустального тумана,

Из невиданного сна,

Чей то образ, чей то странный…

(В кабинете ресторана

За бутылкою вина)…

Баллада о "Незнакомке" и лирическая драма того же названия окружают чудесное видение единственной возлюбленной обстановкой ночного кабака и мотивируют его постепенно надвигающимся на поэта опьянением:

…И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирен и оглушен…

Как в рассказах Гофмана и Эдгара По, черты небесной Возлюбленной сквозят из нарастающего опьянения поэта, которое разрушает обычные грани дневного сознания:

…И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие, бездонные

Цветут на дальном берегу…

Но для поэта-романтика опьянение лишь приподняло завесу сознания, лишь приоткрыло путь из мира иллюзий в мир реальности:

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине…

Начиная с периода Незнакомки мы замечаем в поэтическом развитии Блока те новые факты, которые, с какой-то высшей религиозно-нравственной точки зрения, оцениваются самим поэтом, как религиозный грех, как отпадение, измена юношескому образу предвечной любви. Но именно в это время творчество Блока постепенно выходит из своей молитвенной неподвижности, созерцательной чистоты, обогащается сложным, противоречивым и хаотическим содержанием земной жизни, страдающей и грешной, и именно к этому времени относятся его высшие поэтические достижения. Выход в жизнь, слияние с творчески преизбыточной стихией жизни через яркое и страстное любовное переживание-вот основная тема новых стихов (сборник "Земля в снегу", вошедший в состав II книги:

О весна без конца и без краю

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!

И приветствую звоном щита!..

…И встречаю тебя у порога

С буйным ветром в змеиных кудрях,

С неразгаданным именем Бога

На холодных и сжатых губах…

В сущности основное устремление души поэта осталось неизменным: как и в юношеских стихах-ожидание чуда, искание бесконечного, выход за грани повседневного сознания… Изменилось только направление этих романтических стремлений-от чистейшей и непорочной любви к небесной Возлюбленной, к ласкам земной подруги, грешной и страстной. Образ небесной Возлюбленной теперь исчезает. Снежная Дева, Фаина, Валентина, Кармен намечают дальнейшие этапы в истории романтической любви:

Их было много; Но одною

Чертой соединил их я,

Одной безумной красотою,

Чье имя: страсть и жизнь моя…

Эти образы роднит одно: в переживании любовной страсти, в поцелуях и объятиях земных возлюбленных поэт ищет мгновений экстаза, самозабвения, страстного исступления. Только бесконечная напряженность страстного чувства увлекает его-не повседневности любви- как выход за пределы обычной Жизни, в мир вдохновения и бреда, мистического опьянения страстным переживанием.

Под ветром холодные плечи

Твои обнимать так отрадно:

Ты думаешь-нежная ласка,

Я знаю-восторг мятежа!

И теплятся очи, как свечи

Ночные, и слушаю жадно

Шевелится страшная сказка,

И звездная дышит межа…

Меняется весь "ландшафт души" поэта: вместо прозрачных весенних зорь и золотистой лазури, сопровождавшей явление небесной возлюбленной-"звонкая" снежная вьюга, "буйный ветер", "опаляющий" лицо, "пожар мятели белокрылой", обезумевшая тройка, уносящая поэта и его возлюбленную над открытыми темными "безднами", в "снежную ночь":

И над твоим собольем мехом

Гуляет ветер голубой…

Безмерность в переживании любовного экстаза придает лирике Блока в это время ("Земля в снегу", "Ночные часы" невиданную еще в русской поэзии смелость и иррациональность построения- как бы ощущение присутствия творческого довременного хаоса, освобожденных космических сил, из ночного "страшного" мира наплывающих на поэта и затопляющих узкую область светлого дневного сознания.

…В легком сердце — страсть и беспечность,

Словно с моря мне подан знак.

Над бездонным провалом в вечность,

Задыхаясь летит рысак.

Снежный ветер, твое дыханье,

Опьяненные губы мои…

Валентина звезда, мечтанье!

Как поют твои соловьи…

Страшный мир! Он для сердца тесен!

В нем-твоих поцелуев бред,

Темный морок цыганских песен,

Торопливый полет комет!

Любовная лирика последнего периода приводит Блока от Вл. Соловьева к Аполлону Григорьеву и цыганскому романсу. Однако из всего предшествующего ясно, что мы имеем в творчестве Блока не простую "канонизацию цыганской песни", т. е. младшей литературной линии и ее своеобразных тем, до сих пор остававшихся вне поэзии "высокого стиля", но сложное претворение этих родственных поэту мотивов с помощью приемов романтического искусства и мистического переживания жизни. С цыганским романсом Блока породнили стихийный разгул страсти, ее восторги и печали; однако, не просто-широта разгула и удали, но те "запредельные" звучания, которые впервые подслушал в них Аполлон Григорьев ("Борьба", "Импровизации странствующего романтика" и др., и которые вдохновили Достоевского на сцену кутежа Димитрия Карамазова с Грушенькой в Мокром. Таинственно манящее и влекущее в страстном любовном переживании, мистические порывы и взлеты вдохновения соединяются с ощущением греха и страдания, тоски и потерянности; но в самом грехе и страдании, в самом образе возлюбленной грешницы-что то манящее и влекущее и обещающее еще неведомые и невозможные наслаждения, как выход за грани повседневности:

Неверная, лукавая,

Коварная, — пляши!

И будь навек отравою

Растраченной души.

С ума сойду, сойду с ума,

Безумствуя, люблю,

Что вся ты-ночь, и вся ты-тьма,

И вся ты-во хмелю…

Что душу отняла мою,

Отравой извела,

Что о тебе, тебе пою,

И песням-нет числа!..

В своих последних стихах, включенных во второе и третье (посмертное) издание III книги, Блок-поэт пьяной, угарной, цыганской любви и все более тяжелого и безнадежного похмелья. Вместо восторженных взлетов первых страстных стихов-все усиливающееся, гнетущее сознание душевной разорванности и падения. Падение и грех вскрываются поэту с полной ясностью в своем страшном религиозном смысле, как "глубины сатанинские":