Александр Пушкин - Переписка 1815-1825

К стати о стихах: вы желали видеть оду на смерть Н.[аполеона]. Она не хороша, вот вам самые сносные строфы:

Вот последняя:

Эта строфа ныне не имеет смысла, но она писана в начале 1821 года — впроччем это [121]мой последний либеральный бред, я закаялся и написал на днях подражание басни умеренного демократа И.[исуса] Х.[риста] (Изыде сеятель сеяти семена своя):

Поклон братьям и братье. Благодарю вас за то, что вы успокоили меня на счет Н.[иколая] М.[ихайловича] и К.[атерины] А.[ндреевны] К[арамзиных] — но что делает поэтическая, незабвенная, конституциональная, анти-польская, небесная княгиня Голицына? возможно ли, чтоб я еще жалел о вашем Петербурге.

Жуковскому грех; чем я хуже принц.[ессы] Шарлотты, что он мне ни строчки в 3 года не напишет. Правда ли, что он переводит Гяура? а я на досуге пишу новую поэму, Евгений Онегин, где захлёбываюсь желчью. Две песни уже готовы.

Конечно ты прав, и вот тебе перемены

Язвительные лобзания напоминают тебе твои [--]? поставь пронзительных. Это будет ново. Дело в том, что моя Грузинка кусается, и это непременно должно быть известно публике. Хладного скопца уничтожаю из уважения к давней девственности А[нны] Л.[ьвовны]

Меня ввел во искушение Бобров: он говорит в своей Тавриде: Под стражею скопцов гарема. Мне хотелось что-нибудь у него украсть, а к тому же я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и фр.[анцузской] утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе.

если найдешь удачную перемену, то подари меня ею; если ж нет, оставь так, оно довольно понятно. Нет ничего легче поставить Равна, Грузинка, красотою, но инка кр… а слово Грузинка тут необходимо — впроччем делай, что хочешь.

Апостол написал свое путешествие по Крыму; оно печатается — впроччем, ожидать его нечего.

Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны.

Посылаю Разбойников.

Как бишь у меня? Вперял он неподвижный взор? Поставь любопытный, а стих всё-таки калмыцкий.

11 декабря 1823 Одесса.

Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, {3} а от сердца. Два поклона твои в письме к Пушкину принимаю я с благодарностью и с мыслию, что нам снова можно возобновить переписку, прекращенную неожиданною твоею изменою Черкесу-Ермолову и долгим уединением твоим во Смоленской губернии. Само воображение не всегда успеет следовать за странностями твоей жизни, и я дожидаюсь твоего известия, чтобы понять ссору твою с Русским Саладином, как тебе случалось называть Алексея Петровича. Мне очень горестно видеть, что до сих пор какой-то неизбежный Fatum управляет твоими днями и твоими талантами и совращает те и другие с прямаго пути. Который тебе год, любезный Кюхельбекер? Мне очень стыдно признаться тебе, что, будучи гораздо моложе, я обогнал тебя в благоразумии. Страшусь раздражить самолюбие приятеля, но право и вкус твой несколько очеченился! Охота же тебе читать Шихматова и Библию. Первый — карикатура Юнга; вторая — не смотря на бесчисленные красоты, может превратить Муз в церковных певчих. Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии и от первоначальных друзей твоих! Наша литература похожа на экипаж, который бы везли рыба, птица и четвероногий звер к. Тот улетает в романтизм, другой плавает в классической лахани, а третий тащится в Библейское общество! Горькую чашу мы пьем! Теперь бы время было соединиться узами таланта и одинаких правил, дабы успеть еще спасти народную нашу словесность. Но для этого надобно столько же ума, сколько трудолюбия, а у нас господа поэты, исключая двух-трех, подобно мотылькам страшатся посидеть долго и на цветке, чтоб не утерять частицу блеска своего. Умоляю тебя, мой благородный друг, отстать от литературных мнений, которые погубят твой талант и разрушат наши надежды на твои произведения. Читай Байрона, Гете, Мура и Шиллера, читай, кого хочешь, только не Шихматова!

Я должен бы сказать теперь несколько слов о себе, но для этого нужно длинное письмо, а я боюсь утомить тебя описанием перемены в моем положении и в моих мыслях. Мне здесь хорошо: у меня довольно знакомых и мало времени для скуки и бездействия. Часто воспоминаю прошедшее; освещенное солнцем молодости, оно имеет для меня одни приятности. Жером и Фанни, ты и Madame Смит, Лимперани и Агнеса, как лица занимательного романа, оживляют мои уединенные мечты. Быть может и Муза посещает иногда старого своего друга — но я стараюсь уже сохранять втайне эти свидания. Прощай, милый друг, пиши ко мне, особливо о твоих похождениях в Грузии, и верь дружбе твоего неизменного.

Туманского

Поклонись за меня хорошенько нашему умному Вяземскому и ученому Раичу! Да пожалуйста не приправляй писем своих французскими фразами.

Какая б ни была вина