Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6290 ( № 35 2010)

(из книги «Мудрая дура»)

Ткань стиха пульсирующая, напряжённая, чувствуешь, как строки дышат и вздымаются, будто рыбьи жабры. Пружинная ёмкость высказывания, крепкая настойка образов и смыслов. Это особенно ощущается в верлибрах, которые, на мой взгляд, писать труднее, чем метрические стихи.

Но самое интересное вот что. Любовной лирики написано, согласитесь, очень много. Но всё это в основном стихи о разрушенном счастье, об ушедшей любви. Вера Павлова почти всегда пишет о разделённой любви, о любви сопутствующей. И всегда – горячо, живо. В этом смысле стихи Павловой очень женские: только женщина способна написать о долго длящейся благополучной любви, мужчина напишет или до слияния, или уже после разлуки.

Мы не будем задаваться дурацкими вопросами типа: «А не мистификация ли Вера Павлова? А поэт ли она вообще?» Не мистификация. Поэт. Написала тринадцать поэтических книг. Пять из них – «Совершеннолетие», «По обе стороны поцелуя», «Ручная кладь», «Мудрая дура» и «Письма в соседнюю комнату», по-моему, вполне достойные.

О последней – «На том берегу речи» с пояснением «Стихи о поэзии» – хочется поговорить отдельно. Лирический герой этой книги – Слово. Но не то, которое в начале или в конце, а вообще слово, слова, из которых получаются стихи. Попытка рассказать, как пишутся и как вымалчиваются стихи, о том, что они такое, и зачем они нужны, и можно ли без них. Открываю книгу наобум. Как вам такое откровение?

Стихи не должны быть точными.

Стихи должны быть проточными.

Сказано очень точно.

Но не очень проточно.

И ещё одно:

Слово. Слово. Слово. Слово.

Слово в слово. Словом. К слову.

Слово за слово. За словом

слово. На слово. Ни слова.

(«Песня без слов»)

Посыл текстов ясен: да, всё состоит из слов, и все слова уже были сказаны, и такая усталость от всего этого словесного излишества, что можно обойтись и вовсе без слов. Вопрос в другом: зачем это написано? Вот он – страшный для писателя вопрос. Зачем мне, читателю, эта филологическая фрустрация автора, эта, как выражается Павлова, «потебня»? Каков смысл включения подобных текстов (именно текстов, не стихов) в книгу? Вышеперечисленные вопросы не оставляют почти на всём постраничном путешествии.

А вот перечень нетрадиционных недомоганий Веры Павловой.

Когда я пою, у меня болят ноги.

Когда я пишу, у меня болят скулы.

Когда я люблю, у меня болят плечи.

Когда я думаю, у меня болит шея.

Искренне сочувствую, что тут ещё скажешь?..

Так и хочется воскликнуть верлибром автора: «Не так подробно, Господи!», перефразировав: «Не так подробно, Вера!»

Немало в книге бессмысленной игры, словесного шутовства.

К до ля добавлю – вот и доля.

К ре до прибавлю – вот и кредо.

Про это буду петь на кровлях

и всё-всё-всё отдам за это.

Совсем неубедительных рефренных истин:

Что бы ты ни сделал,

ты ничего не сделал.

Эти две строчки в точности повторяются ещё трижды. Вероятно, для пущей достоверности. Но нет, увы, не убеждает. Следуя методу Веры Павловой, повторяю ещё три раза: не убеждает, не убеждает, не убеждает.

Не скажу, что в книге «На том берегу речи» нет удач. Немного, но есть. Несколько рифмованных стихотворений, несколько верлибров. По одному, справедливости ради, процитирую.

Ночами за дверью моею

избитые плачут слова –

впускаю, за пазухой грею,

убитого слова вдова…

И верлибр:

Люблю целовать книги.

У той целую обложку.

А эту – в обе страницы,

порывисто, троекратно.

Скажу честно: книгу «На том берегу речи» целовать не хочется. Слишком резок и неестественен в ней переход от искренних и потому убедительных постельных восторгов к целомудренной назидательности и степенности. А вот некоторые из написанных предыдущих двенадцати поцеловала бы, уж обложку точно, а отдельные стихи и «порывисто, троекратно».

Если же говорить о поэтике автора в целом, у манеры письма Веры Павловой три больших достоинства: краткость, динамичность и, скажем так, большой удельный вес слова. Это вообще три кита, на которых стоит подлинная поэзия, и на них же, думается, будет опираться поэзия нового века.

Остаётся надеяться, что словесное пижонство и игровое лихачество ветреных строк – это своего рода кризис среднего возраста, для поэзии, кстати говоря, уже почтенного, и он пройдёт, как проходят детские шалости избалованного ребёнка, а в случае автора – избалованного собственным писательским успехом. Видимо, наступил такой момент, когда умение писать стало обременительным.

Как-то Вера Павлова воскликнула: «Что делать после тридцати семи?»

Что-что? Писать, конечно. Но писать только о том, о чём не можешь молчать, как учила почему-то крепко нелюбимая Павловой Ахматова. И как Павлова умеет.

Записывая стихи,

порезала бумагой ладонь.

Царапина продолжила линию жизни

примерно на четверть.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 1,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Библиоман. Книжная дюжина

Живая книга создаёт атмосферу

ШЕСТЬ ВОПРОСОВ ИЗДАТЕЛЮ

«Слово/Slovo», отметившее в прошлом году 20-летие, было одним из первых частных издательств в России. Сегодня у нас в гостях его президент Наталья АВЕТИСЯН.

– Чем было примечательно начало вашей истории?

– Наше издательство возникло тогда, когда страна только начинала «перестраиваться», а потому главная цель и ориентация нового издательства была очевидна – дать читателю то, что долгое время было скрыто от него, недоступно. Свобода выбора и появившаяся возможность выбирать из обширнейшего списка авторов-эмигрантов, диссидентов – это было время огромных возможностей, но и огромных рисков. Рассказывать о том, что значило в конце 80-х – начале 90-х быть бизнесменом, можно долго, это вообще отдельная тема, но никакие сложности и прочие «прелести» эпохи становления первоначального капитала в нашей стране не могли уничтожить того задора и невероятного интереса, с которым деловые, хваткие и при этом интеллигентные и небезразличные люди хотели заниматься настоящим делом, своим делом, хотели перемен, лучшей жизни как для себя, так и для страны! Так в издательстве Слово/Slovo стали выходить книги не публиковавшихся прежде в СССР по самым разным причинам писателей – это было настоящее возвращение русской литературы на родину! Впервые в России в «Слове» вышли «Дар» Набокова, «Две повести» Довлатова, произведения Горенштейна, Вайля, Гладилина, Некрасова, сборник эссе Бродского «Набережная неисцелимых», куда вошла его знаменитая речь на церемонии вручения Нобелевской премии.