Газета Троицкий Вариант - Газета Троицкий Вариант # 51

Марат не признал той революции, которая совершилась на его глазах в химии. Фундаментальные работы Лавуазье, его закон сохранения материи, количественный анализ, кислородная теория горения и дыхания были в то время хорошо известны. Марат, выступивший соперником прославленного химика, отверг их без колебаний. Знаменитую французскую школу химиков, работавшую над новой теорией и установившую новую номенклатуру химических соединений, он позже определит как «группирование паразитов вокруг Лавуазье», которого они «превозносят до небес» [4, с. 156].

Тот же способ, каким Марат изучал горение, он применил для исследования электричества. «До меня все, что появилось об электричестве, представляло кучу разрозненных и запутанных опытов, рассеянных по сотням томов. Дело заключалось в том, чтобы извлечь истину из этого ужасного хаоса. Я запираюсь в свою темную комнату, я прибегаю к моему методу наблюдения, я делаю видимой электрическую жидкость, я ее сравниваю с жидкостью огня и с жидкостью света, с которыми ее смешивали до сих пор. Я наблюдаю ее свойства, ее действия, явления, которые получаются от воздействия на нее воздуха, света, огня. И с этого момента нет больше гипотез. Все становится очевидным, и наука прогрессирует» [3, с. 109]. Флюиды света, огня, электричества Марат видел собственными глазами.

Особенно большие надежды Марат возлагал на работы в области света. Из многочисленных опытов он вывел, что разложение солнечного луча на цветные лучи происходит вовсе не от преломления призмой, как полагал Ньютон, поскольку луч отклоняется еще до вхождения в призму. Это довольно туманным образом следовало из поведения тех флюидов и жидкостей, которые предполагались в основе света, так же как огня и электричества. Избавленная от сложных и ненужных теперь расчетов, новая оптическая теория должна была найти, по мысли Марата, обширное применение — в астрономии, физике, химии, часовом производстве, навигации и военном деле [3].

На этот раз ответ Академии был совершенно определенным. Поскольку опыты чрезвычайно многочисленны, свидетельствует протокол от 10 мая 1780 г., они не могли быть проверены все с надлежащей тщательностью, но в этом и нет необходимости, так как они «вовсе не доказывают того, что устанавливается ими, как это воображает автор», а кроме того, противоречат общеизвестным положениям оптики, и нет необходимости «входить в подробности» [2, с. 192]. Марат, однако, уверен, что опроверг Ньютона и только низкая зависть и ложное самолюбие мешают столпам официальной науки признать это. Он продолжает борьбу с прежней силой. Он отдает все этой борьбе, не жалея ни средств, ни даже здоровья. Но враги многочисленны и могущественны, они разрушают все планы Марата. Лучшая из его надежд — получить место президента Мадридской академии наук — гибнет из-за недоброжелательных отзывов французской академической среды. «Принять истинность моих опытов значило признать также и то, что они работали в течение 40 лет на ложных принципах — признание, которое касалось, в частности, геометров и астрономов. Вот они и организовали против меня ужасный заговор..., после опубликования моих открытий о свете преследование стало не только сильнее, но и преступно таинственным» [2, с. 29].

Под этим «подлым гнетом» Марат стонал до того самого момента, когда революция «возвестила о себе созывом Генеральных Штатов» и появилась надежда «увидеть, наконец, человечество отомщенным, помочь уничтожению цепей и занять свое место» [1, т. З., с. 233]. Он немедленно и навсегда оставляет медицину, физику и философию. «Наука политики», а еще больше -ее практика притягивают теперь все душевные силы Марата. К своему прежнему спору с Академией, со всеми этими Д'Аламберами, Ка-рита, Леруа, Менье, Лаландами, Лапласами, Монжами, Лавуазье и прочими «шарлатанами этой научной корпорации», Марат ненадолго вернется во время ожесточенных нападок демократической прессы на Академию и охотно внесет свой вклад в их закрытие — вначале статьей в «Друге народа», а позже — брошюрой под названием «Современные шарлатаны, или письма об академическом шарлатанизме, опубликованные Маратом, Другом народа» [1, т. З., с.ЗЗ].

Долгая борьба Марата с реальными и воображаемыми научными противниками достаточно рельефно обнаружила основные черты его психики. Во всем заметно необычайное, постоянно бросающееся в глаза самомнение. Привычка к публичному демонстрированию своих достоинств была, вообще, довольно распространена в то время. Но какой бы нескромной она ни казалась теперешнему читателю, это все-таки была своеобразная дань моде, принятому речевому стилю. Существовал общепризнанный набор качеств, которые в различных сочетаниях и с различной степенью гиперболизации использовались знаменитыми ораторами: хвастали своим патриотизмом, пылкой революционностью, готовностью жертвовать жизнью, допустимо было хвалить свою энергию.

Самомнение Марата носит глубокий, искренний и временами даже детский характер. Он пишет с обидой о своих недоброжелателях: «Они меня изображают как человека, который обещает великие вещи, а сам не способен выполнить ни одного из этих обязательств. На это я даю резкий ответ: я не раз выполнял великие вещи и всегда без всяких обещаний» [2, с. 35]. Эту черту Марата не изменят ни годы, ни обстоятельства.

То, что непрофессиональному взгляду кажется фантастическим бахвальством Марата, составляет характерную черту его паранойяльного психического склада. Он живет и действует в особой эгоцентрической системе, где все: люди, ремесла, науки, войны и общественные потрясения — только бледные спутники, вращающиеся вокруг гигантского, гипертрофированного «Я». Что не испытывает притяжения «Я» — не имеет в этой системе никакой ценности, и, наоборот, все, что является принадлежностью «Я», становится бесценным, недоступным никаким измерениям, сравнениям, критическим оценкам.

Для Марата никогда не существовало повседневной работы, которая обещала бы успех в отдаленной перспективе. Он стремился к немедленным открытиям великого, гениального масштаба. «...С ранних лет меня пожирала любовь к славе, страсть, в различные периоды моей жизни менявшая цель, но ни на минуту меня не покидавшая», -писал Марат [1, т. З., с. 231].

Чем бы ни занимался Марат, занятие его по существу всегда одно — борьба за признание собственных заслуг. И в силу некоторой незрелости мышления не только бахвальство, но и борьба с авторитетами несет на себе отпечаток инфантильности. Отсюда стремление нападать на самых великих ученых, используя любые средства и способы. Марат делается идеалистом в противовес устремлениям своего времени и продолжает манипулировать гипотетическими «флюидами и жидкостями» как бы «в пику» знаменитым физикам и химикам, построившим новую науку на эмпирической и рациональной основе.