Ханна Арендт - Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла

Под давлением со всех сторон Хорти отдал приказ остановить депортации, и для Эйхмана одним из самых гибельных доказательств его вины стал вполне очевидный факт, что он не подчинился приказу «старого дурака» и в середине июля депортировал еще полторы тысячи евреев, которые были у него под рукой в концентрационном лагере под Будапештом. Чтобы не дать возможности еврейским лидерам сообщить об этом Хорти, он созвал представителей двух организаций у себя в конторе, где доктор Гюнше под разными предлогами задержал их, пока не стало известно, что состав покинул территорию Венгрии. В Иерусалиме Эйхман не помнил об этом эпизоде, и хотя судьи «убедились, что обвиняемый очень хорошо помнит свою побе-ду над Хорти», это вызывает сомнения, так как для Эйхмана Хорти был не такой уж авторитетной фигурой.

По-видимому, это был последний эшелон из Венгрии в Освенцим. В августе 1944 года Советская армия вошла в Румынию, и Эйхмана отправили туда с сумасбродной идеей спасения «этнических немцев». Когда он вернулся, режим Хорти набрался смелости потребовать от команды Эйхмана свернуть работу, и Эйхман сам попросил Берлин отозвать его и его людей, потому что здесь они «стали ненужными». Ничего такого в Берлине делать не стали и оказались правы, потому что в середине октября ситуация резко изменилась. Когда Советская армия находилась не более чем в ста милях от Будапешта, немцы сумели сбросить правительство Хорти и назначили главой государства лидера «Скрещенных стрел» Ференца Салаши. Составы уже нельзя был направлять в Освенцим, потому что устройства для умерщвления готовили к демонтажу, и в это же самое время немцы вдруг стали испытывать страшный дефицит рабочей силы. Теперь уже Веезенмайер, уполномоченный рейха, стал вести переговоры с министерством внутренних дел Венгрии о разрешении на вывоз пятидесяти тысяч евреев — мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет и женщин моложе сорока — в рейх; в своем докладе он добавил, что Эйхман надеется послать еще пятьдесят тысяч. Поскольку железных дорог больше не существовало, все это вылилось в пешие этапы в ноябре 1944 года, которые были остановлены только по приказу Гиммлера. Евреев, которых отправляли по этапу, наугад арестовывала венгерская полиция, невзирая ни на имевшиеся у многих льготы, ни на возраст, рамки которого были определены в исходных директивах. Этапы конвоировали члены «Скрещенных стрел», которые грабили их и обращались с исключительной жестокостью. Из восьмисот тысяч довоенного еврейского населения, по-видимому, сто шестьдесят тысяч все еще находились в будапештском гетто — пригороды были judenrein, — и десятки тысяч из них стали жертвами внезапно вспыхнувших погромов. 13 февраля 1945 года страна капитулировала перед Советской армией.

Основные преступники Венгрии, повинные в убийствах, предстали перед судом, были приговорены к смерти и казнены. Ни один из немецких инициаторов этого ужаса, за исключением Эйхмана, не заплатил за это более чем несколькими годами тюремного заключения.

Словакия, как и Хорватия, была изобретением министерства иностранных дел Германии. Словаки приехали в Бер-лин на переговоры о своей «независимости» еще до того, как Германия оккупировала Чехословакию, в марте 1939 года, и тогда они пообещали Герингу, что будут верными последователями Германии в решении еврейского вопроса. Но эти события имели место зимой 1938–1939 годов, когда никто еще не слыхал об «окончательном решении».

Небольшая и бедная крестьянская страна, в которой проживало два с половиной миллиона человек, из них девяносто тысяч евреев, была примитивной, отсталой и глубоко католической. В то время ею правил католический священник отец Иозеф Тисо. Даже словацкое фашистское движение, «Глинкова Гарда», имело вид католического, неистовый антисемитизм этих клерикальных фашистов, или фашиствующих клерикалов, как по стилю, так и по содержанию отличался от ультрасовременного расизма их германских хозяев. В правительстве Словакии был только один «модерновый» антисемит, и это был добрый друг Эйхмана, министр внутренних дел Александр Мах по прозвищу Шанё. Все остальные были христианами или думали, что они христиане, тогда как нацисты, в принципе, были как антихристианами, так и антисемитами. Христианство для словаков означало не только то, что они чувствовали себя обязанными четче обозначить, по меркам нацистов, «старомодное» различие между крещеными и некрещеными евреями, но и то, о чем они рассуждали с позиций кромешного средневековья. Для них «решение» заключалось в изгнании евреев и захвате их собственности, но не в систематическом «устранении», хотя они не возражали, когда евреев время от времени убивали.

Величайший «грех» евреев состоял не в том, что они принадлежали к враждебной «расе», а в том, что они были богатыми. Евреи в Словакии были не очень богатыми по западным стандартам, но когда пятьдесят две тысячи из них обязаны декларировать собственность, потому что владеют ею на сумму, составляющую более чем две сотни долларов, то «на круг» выходит сто миллионов долларов, поэтому любой из них в глазах словаков был живым воплощением Креза.

Во время первых полутора лет «независимости» словаки пытались решить еврейский вопрос в соответствии со своими представлениями о том, как это надо делать. Они передали часть крупных еврейских предприятий неевреям, ввели несколько антиеврейских законов, которые, как объяснили немцы, имели «базовый дефект» и не распространялись на евреев, крещенных до 1918 года, планировали создать гетто «по примеру центрального правительства» и мобилизовали евреев на принудительные работы. На очень раннем этапе, в сентябре 1940 года, они получили советника по еврейским вопросам. Га-уптштурмфюрер Дитер Вислицени, когда-то начальник, которым Эйхман искренне восхищался (своего старшего сына Эйхман назвал Дитером), и соратник по секретной службе, а теперь уже равный ему по званию, был прикомандирован к гер-манской дипломатической миссии в Братиславе. Вислицени не

был женат и, следовательно, не мог рассчитывать на повышение по службе, поэтому через год Эйхман обошел его в звании и Вислицени стал его подчиненным.

Эйхман думал, что Вислицени должен быть зол на него, и это для него являлось объяснением, почему тот дал против него такие убийственные показания на Нюрнбергском процессе и даже вызвался найти, где он скрывается. Все это сомнительно. Вислицени заботился только о том, как бы спасти свою шкуру, он был абсолютно не похож на Эйхмана. Он принадлежал к образованной части эсэсовцев, жил среди книг и пластинок, в Венгрии евреи обращались к нему «барон», и по большей части его интересовали деньги, а не карьера; таким образом, он стал одной из первых ласточек в СС, обнаруживших признаки «умеренности».