Николай Кузьмин - Возмездие

Замордованный Николаев подпишет любой протокол, сознается в любом преступлении. Только что в них толку, в его вымученных признаниях? Сам на себя наговорит в три короба и лишь уведёт следствие далеко в сторону. Для поиска настоящей правды такие раздавленные люди лишь вредят.

Заканчивая с Ульрихом разговор, Иосиф Виссарионович держал перед глазами секретную разведывательную сводку. Источники из Берлина сообщали, что на одном из приёмов в министерстве иностранных дел неосторожно разболтался подвыпивший японский посол генерал Осима. Оказывается, Троцкий недавно побывал у Гиммлера и вёл с ним разговор о «силовых акциях» в СССР. Об этом же вдруг заверещала эмигрантская печать, указывая на необходимость устранения любым путём Сталина в Москве и Кирова в Ленинграде. Так что планы составляются в Берлине, а исполнители находятся в Москве и в Ленинграде. Одну часть плана заговорщикам удалось осуществить — не стало Кирова. Теперь им оставалось намеченное завершить…

Разумеется, Ежов быстро раскусил, что за прикрытием отчаянно храбрившихся комсомольцев скрывается невыясненная подпольная организация. Мелкая котолыновская шваль использовалась всего лишь как бросовая агентура. Ребят ни во что серьёзное не посвящали и многого они знать просто не могли. Но кое-какие ниточки благодаря им в руки следствия попали. Например, деньги от консула Латвии и письменная связь с Троцким. Должна существовать целая система связи: гонцы, посланцы, порученцы. Этим людям Троцкий доверял — скорей всего, они из числа его бывших соратников. Недаром же деятели оппозиции, приезжая в Ленинград, первым делом устремлялись в Ильинское, на зиновьевскую дачу, многое замышлялось и планировалось там, с глазу на глаз с Зиновьевым, терпеливо дожидавшимся своего часа… Наконец привлекала загадочная личность некоего Натана, человека нездешнего, приезжего. Котолынов случайно встретил его на даче Зиновьева, явившись туда без предупреждения. Знакомство вышло мимолётным, на ходу: один приехал, другой уезжал.

О существовании своеобразного айсберга большой организации свидетельствовало упорное запирательство подсудимых, едва речь заходила о именах старших. Заставить их проговориться не удалось ни следователям, ни судье Ульриху, ни прокурору Вышинскому. Сохранение этой тайны, так необходимой властям, составляло предмет последней стойкости и молодечества осуждённых. Они умирали с сознанием исполненного долга, нисколько не раскаявшись, не примирившись.

Приговор над осуждёнными привели в исполнение той же ночью. Первым расстреляли Николаева. Он находился в полной прострации и еле передвигал ноги… Последним привели Котолынова. К нему подошли Вышинский и Агранов.

— Подумайте, ещё не поздно: кто руководил вами? Назовите хотя бы одно имя. Ваша жизнь находится в ваших руках!

Мужество не оставило этого человека и у последней жизненной черты. Он умер с возгласом: «Да здравствует товарищ Троцкий!»

Безжалостная расправа с первым слоем заговорщиков, слоем незначительным и слишком уж примитивным, неискусным, носила главным образом назидательный характер. Врагу, отважившемуся на кровавые методы борьбы, было продемонстрировано, что отныне ни о какой пощаде не может быть и речи.

Дача Зиновьева в Ильинском выглядела центром паутины заговора, настоящим змеиным гнездом.

«Товарища Григория» следовало брать под стражу.

Следователь Шейнин, едва зашла об этом речь, беспомощно развёл руками и устремил взгляд в потолок. Он считал, что такой важный шаг следовало предварительно согласовать.

— Ладно, — изрёк Ежов. — Свободен. Позову.

Он стал звонить в Москву.

Услышав знакомый бас Поскребышёва, он попросил соединить его с Хозяином.

— Спрошу, — бесстрастно обронил секретарь.

Потянулись долгие минуты. Ежов нервно покусывал губы. Всё-таки шаг предстоял необычный. Как-то отнесётся к этому товарищ Сталин?

Голос Поскрёбышева объявил:

— Товарищ Сталин занят. Он просил передать: «Пусть поступает так, как считает нужным».

— Понял, — мгновенно отозвался Ежов.

Только теперь он осознал всю полноту своей ответственности. Он хорошо представлял, какое впечатление произведёт известие об аресте таких персон, как Зиновьев, Каменев и другие. Живая история партии, соратники великого Ленина!

Шейнину он раздражённо приказал:

— Пиши ордер. И смотри мне в глаза прямо. Не виляй. Я, я визирую… понял? Твоё тут дело телячье!

15 декабря были арестованы Зиновьев, Каменев и ещё девять человек.

Снова страна испытала настоящее потрясение. Слишком уж известными, слишком выдающимися были имена обнаруженных преступников.

Итак, прозвучали первые карательные выстрелы возмездия, покатились первые отчаянные головы.

Подготовка котолыновского судебного процесса потребовала от Ежова совсем немного усилий. Трудностей никаких не оказалось, с озлобленными комсомольскими волчатами легко управились опытные следователи. Теперь предстояло устроить открытый суд над людьми, имена которых до последних дней с придыханием произносили школьники и красноармейцы, студенты и пенсионеры, рабочие и колхозники.

Слишком громкими именами обладали все, кого пришлось взять под стражу!

Для Ежова наступила трудная пора. Исключительное положение арестованных персон требовало веских и конкретных доказательств их вины. Одними подозрениями никакой суд не удовлетворится. В эти дни Николай Иванович полностью ощутил всю меру ответственности за свои решения. Это было чувство тяжести невыносимой. Он совершенно забыл о сне и держался неимоверным напряжением сил.

На свой арест оппозиционеры смотрели, как на досадное недоразумение.

Ежов несколько раз присутствовал при допросах Зиновьева. Этот человек интересовал его чрезвычайно. Многолетний и самый близкий спутник Ленина! Бессменный член Политбюро! Первый руководитель всемирного братства коммунистов — Коминтерна!

Как же великий Ленин не мог рассмотреть истинное лицо этого ничтожества! Чем этот слизняк ослепил вождя партии и революции?

Ежов знал, что в дни наступления Юденича Зиновьев бомбардировал Москву паническими телеграммами, требуя немедленно вывезти его из обречённого города. Неистовый расстрельщик (более жестокий, нежели убитый Моисей Урицкий), он страшился близкого возмездия и думал лишь о собственном спасении. Тогда Политбюро срочно командировало в Петроград Сталина. Он примчался и застал Зиновьева… лежавшим на диване, лицом к стенке. Запущенный, лохматый, диктатор Северной коммуны находился в полной прострации. Пролетарский Питер готовился сражаться, а этот безжалостный палач лежал с поджатыми коленками, с зажмуренными от ужаса глазами.