Николай Кузьмин - Возмездие

Благодаря тому, что провокатору удалось стать самым близким человеком в ленинской семье, охранка быстро наладила «полный параллелизм» в деятельности партии большевиков и Департамента полиции. Виссарионов заявил, что «внезапно обнаружилось совпадение всего: и средств, и целей».

С этих пор Ленин волей или неволей оказался в положении «бычка на верёвочке».

— Наш Портной вёл свою работу в партии отнюдь не по Ленину. Нет, нет! Он вёл её под руководством моим и его превосходительства Белецкого. Я имею в виду — в основном. А в общем-то весь «правдизм», как мы тогда говорили, руководился полностью из нашего департамента.

Одним из серьёзных партийных поручений Малиновскому было «поставить» (организовать) подпольную типографию в Финляндии. Он взялся за дело горячо и вскоре выполнил задание. Однако никто из его товарищей по партии не знал, что и помещение, и станок, и шрифты для типографии дал… генерал Белецкий.

Подлая деятельность Малиновского представала в самом отвратительном виде. При этом постоянно называлось имя Ленина. Мало-помалу стало создаваться впечатление, что судят вовсе не провокатора, а разбирают вину Вождя, чьё многолетнее слепое покровительство позволило мерзавцу хозяйничать в недрах партии на протяжении столь долгих лет.

Крыленко задал вопрос:

— Благодаря Малиновскому были арестованы многие наши товарищи. Но разве сам Ленин охранное отделение не интересовал? Я имею в виду… в смысле личной безопасности… ну и прочего.

— Понял, — солидно кивнул Виссарионов. — Всё дело в том, что существовал специальный циркуляр…

— Чей, чей же циркуляр?

— Департамента полиции. Он был нам объявлен под расписку о неразглашении. Боюсь за память, но это было… было… в общем, военные действия уже начались.

— То есть в начале войны?

— Да. Именно так. Циркуляром категорически запрещалось подвергать Ленина аресту. Больше того, чины полиции обязывались оказывать ему всяческое содействие [13] Речь идёт о секретном циркуляре Департамента полиции № 190791 от 16 сентября 1914 года. .

Гнетущее молчание установилось в этом затхлом зале, куда сквозь засыпаемые снегом окна с трудом пробивался скудный свет умирающего дня.

Крыленко вспомнил о своих обязанностях.

— Свидетель, а как вы объясните совершенно непонятное поведение своих начальников? Я имею в виду внезапную «засветку» своих самых ценных, самых надёжных агентов. Ведь и Азеф, и сегодняшний подсудимый… оба они разоблачались генералами, а не кем-нибудь ещё!

Собираясь с мыслями, Виссарионов повесил лобастую жандармскую голову. Он колебался. Зная, как покупается жизнь, он и без того не скупился на самые сокровенные признания. Здесь же требовалось переступить роковую черту. Этого не решился сделать выдавший Азефа генерал Лопухин — сохранив секрет, он отделался всего лишь каторгой. В данном же случае… Разве не содержатся на Лубянке арестованные генералы Белецкий, Курлов и Джунковский? На подобные вопросы лучше всех могут дать ответ именно они! (Виссарионов тогда ещё не знал, что генерал Курлов за организацию убийства Столыпина отпущен за границу, генерал Белецкий расстрелян в первый же день «красного террора», а генерал Джунковский активно сотрудничает с самим Дзержинским).

Уступая настойчивым расспросам обвинителя, Виссарионов наконец с трудом проговорил:

— Полагаю, что тут действовали соображения по масонской линии.

И наотрез отказался добавить что-либо сверх сказанного под таким нажимом.

— Имею вопрос к подсудимому, — объявил Крыленко. — Скажите, Малиновский, после всего, что вами сделано, вы не испытываете… н-ну, как бы это вам?., мук совести, так сказать!

Взгляд провокатора дернулся в сторону Ленина, безмолвно сидевшего в своем сумрачном углу. Малиновский застенчиво улыбнулся.

— Вы знаете… меня постоянно подмывало. Хотелось, очень хотелось облегчить душу. Прийти и рассказать всё без утайки.

— Так что же?

— Не смог. Уж очень они мне слишком верили!

Смотреть на Ленина было невыносимо. Он сидел с опущенной головой и что-то лихорадочно чертил. Резко треснул карандаш в его руке.

Дождавшись перерыва, он ушёл, унося свою больную опозоренную голову.

Обвинительная речь Крыленко поразила судей. Он вдруг принялся не обличать предателя, а читать проповедь о том, что помимо явного вреда тайная деятельность провокатора приносила партии также определённую пользу. Чего же набиралось больше? Судьям предлагалось взвесить это и вынести своё решение.

Последнее слово Малиновского длилось шесть часов. Пока он говорил, дважды объявлялся перерыв.

Под конец Малиновский настоятельно просил позволить ему встретиться с Лениным и поговорить с ним с глазу на глаз.

Судьи вынесли расстрельный приговор.

В камере он принялся сочинять письмо на имя Ленина. На этот раз он просил пощады, совсем не зная, что право миловать, а не казнить в республике Советов принадлежит не Ленину, а Свердлову.

Предателя расстреляли той же ночью.

Никаких документов судебного разбирательства почему-то не сохранилось. Товстуха уверял, что все бумаги были тут же уничтожены.

Зачем? С какою целью?

Ушла в небытие ещё одна жгучая ленинская тайна…

В 1920 году Ленин скромно, даже чрезмерно скромно, отпраздновал своё 50-летие. Пышности он не переносил, да и не имелось поводов для ликования. Страна лежала в развалинах, народ сатанел и брался за оружие. На международной арене провал следовал за провалом. Всего через три месяца после ленинского юбилея нахальные поляки захватят Киев, впереди — позор под Варшавой, кровавая Антоновщина и Кронштадтский мятеж.

Этот нелёгкий год ознаменовался ещё и трагедией в личной жизни Вождя: внезапно умерла Инесса Арманд.

Семейная жизнь Ленина до сих пор окутана пологом тайны. Прикормленные историки изображают облик Вождя в настолько нарочитом свете, что «за кадром», как и у библейского Христа, остаётся его природное мужское начало.

Инесса Арманд появилась в жизни Ленина в 1912 году. Это была женщина независимого поведения. Она трижды побывала замужем, имела пятерых детей. Перед знакомством с Лениным у неё был бурный роман с братом последнего мужа… С первых минут знакомства Ленин попал под обаяние этой женщины и совершенно забыл о том, что он женат. Началось семейное счастье втроём. В те времена Инесса преподавала в партийной школе Лонжюмо, затем занимала руководящий пост в Московском губсовнархозе, состояла сотрудницей журналов «Коммунистка» и «Новая работница». В кремлёвской квартире их комнаты находились рядом. Инесса носила не свою фамилию, а называлась на тогдашний партийный манер «товарищ Петровой».