Николай Кузьмин - Возмездие

Государственный обвинитель Вышинский выступил с пространной и суровой речью.

Он потребовал для всех обвиняемых высшей меры социальной защиты.

В тот же день вечером выступили защитники И. Брауде и Н. Комодов.

Весь следующий день, 12 марта, подсудимые выступали с последним словом. Ни один из них не ждал приговора с поднятой головой, с гордыми словами о смерти ради своих высоких идеалов. Все без исключения униженно каялись и просили пощады.

Подошла очередь говорить Бухарину.

— Я обязан здесь признать, — заявил он, — что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки — террор, разведка, расчленение СССР, вредительство — шли в первую очередь из этого источника…

Слова предателя падали в напряжённую тишину переполненного зала.

В голосе Бухарина внезапно зазвучали искренние нотки.

— Я около трёх месяцев запирался. Потом стал давать показания. Почему? Причина этому заключается в том, что в тюрьме я переоценил всё своё прошлое. Ибо когда спрашиваешь себя: если ты умрёшь, во имя чего ты умрёшь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно чёрная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И наоборот, всё то положительное, что в Советском Союзе сверкает, всё приобретает другие размеры в сознании человека. Это, в конце концов, меня разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной…

Голос Бухарина пресёкся, он помедлил, пожевал бледными губами.

— Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР.

Зал, казалось, не дышал. Бухарин сделал над собой усилие и ровным голосом произнёс:

— С этим сознанием я жду приговора.

Словно предвидя нынешние спекуляции по поводу «невинных жертв сталинского произвола», Бухарин вдруг предупредил, что не хочет и не примет никакой защиты с Запада.

— Я не хочу такой защиты! — с надрывом произнёс он.

В самом конце дня случился казус: подсудимый Розенгольц внезапно прервал свою речь и громко запел: «Широка страна моя родная», после чего упал на скамью и зарыдал. Ягода в своём последнем слове был предельно краток:

— Товарищ Сталин, товарищи чекисты, если можете, — пощадите!

Поздно ночью суд удалился на совещание.

В 4 часа утра, когда над Москвой занимался рассвет, был зачитан приговор. Чтение его заняло ровно полчаса. Из всех подсудимых в живых были оставлены лишь двое: врач Плетнёв получил 25, а Раковский 20 лет тюремного срока.

Оказавшись в камере, Бухарин попросил бумаги, и принялся сочинять прошение о помиловании. Он писал:

«… Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершённые мною тягчайшие преступления против социалистической родины, её народа, партии, правительства. У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов нести заслуженную кару и умереть, окружённый справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил… Я рад, что власть пролетариата разгромила всё то преступное, что видело во мне своего лидера и лидером чего я действительно был.

Я твёрдо уверен, пройдут годы, будут перейдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу. Я постараюсь всеми своими силами доказать вам, то этот жест пролетарского великодушия был оправдан.

Отдав написанное, он принялся лихорадочно ходить по камере. Мысли его метались. Внезапно он застучал в дверь и снова попросил бумаги. Ему показалось, что он не полностью выразил своё раскаяние в содеянном.

«Прошу Президиум Верховного Совета о помиловании. Я глубоко виновен перед социалистической родиной и преступления мои безмерны… Я стою на коленях перед родиной, партией, народом и его правительством и прошу Президиум о помиловании».

Сутки спустя, 14 марта, прошение Бухарина (как и других осужденных) было отклонено.

Приговор привели в исполнение.

Любопытна судьба заговорщиков, купивших себе жизнь активным сотрудничеством со следствием. Радек и Сокольников отбывали наказание в разных местах, но были убиты сокамерниками в один и тот же день — 19 мая 1939 года.

Раковского начало Великой Отечественной застало в старинном Орловском централе. Осенью 1941 года, когда фашисты приблизились к Москве, и во всех местах заключения проводилась первая «зачистка», он был расстрелян вместе с М. Спиридоновой и О. Каменевой (женой Каменева и сестрой Троцкого).

Молоденькой сожительнице Бухарина, Анечке Лариной-Лурье, пришлось испить часть горькой чаши, выпавшей на её долю. К тому времени в СССР появился Закон о наказании не только заговорщиков (врагов народа), но и людей, так или иначе, с ними связанных. Хорошенькая хохотушка Анечка была взята под стражу через полгода после ареста Бухарина и выслана в Астрахань. Так поступали со всеми «чесирами» — членами семей изменников Родины. После расстрела Бухарина её вновь арестовали, уже в Астрахани, и сослали в Мариинские лагеря.

Когда началась реабилитация троцкистов, A. M. Ларина сделала сенсационное заявление: будто бы её муж, Н. И. Бухарин, накануне своего ареста сочинил послание «Будущему поколению руководителей партии» и заставил её выучить текст наизусть. Это «пламенное слово» расстрелянного мужа (смесь фальшивой патетики и дешёвой демагогии) она и поведала изумлённым современникам.

Получилось что-то вроде эстафеты: расстрелянный подонок из прошлого обращался к будущим.

После первых открытых процессов, когда их курировал сам Сталин, для Ежова настала пора самостоятельных решений. Его как бы спустили с поводка. Он, распираемый от гордости за оказанное (завоёванное!) доверие, весь устремился в поиск и принялся докапываться до самых хитрых и увёртливых, до самых затаившихся, не разоблачённых.

Вал разоблачений не убывал, а нарастал.

«Стальная метла» неукротимого маршала госбезопасности продолжала шаркать энергично и безостановочно.

В карательной работе НКВД процвело производственное ударничество — как на заводе. Отличия и награды лежали через «полные и чистосердечные» признания обвиняемых. Борьба с затаившимся врагом превратилась в нелепое чекистское соревнование. Если в Белоруссии удавалось «раскрыть» большую организацию троцкистов, точно таких же успехов старались добиться чекисты на Украине, в Казахстане, на Дальнем Востоке.