Сергей Кремлев - Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера

Просто скажу, что этот список был удручающе велик и высокопоставлен. Но хочу, кстати, и опровергнуть недалеких горластых антисемитов, страстно обличающих «еврейское засилье» в «большевистском Совдепе».

Высокому проценту евреев во «внешних» — дипломатических и разведывательных — органах Советского Союза есть вполне рациональное и объективное объяснение. Евреи издавна жили в России в приграничных районах, и среди евреев-большевиков было, естественно, больше таких, которые знали и европейские порядки, и европейские языки.

Проще было им обеспечивать себе и разведывательную «крышу», в том числе за счет родственных связей (вспомним рассказ Дмитрия Быстролетова)…

И не было бы, может быть, в таком большом «удельном весе» одной национальности большой беды, если бы, во-первых, не… Гитлер, ставший во главе Германии.

Для народов СССР, для Сталина и Молотова, как их руководителей, нацистская Германия Гитлера могла бы по-прежнему оставаться партнером. Прежде всего, экономическим. Но для руководящих и пишущих «революционно-космополитических» евреев в СССР это было невозможно никак.

Крупное исключение тут являл собой Лазарь Каганович. И это лишь подтверждало общий принцип.

Во-вторых… Опять-таки: не в симпатиях и антипатиях дело, а дело в факте. И фактом было то, что среди троцкистов, которым также нельзя было допустить прочного советско-германского союза при вожде СССР Сталине, евреи были тоже в проценте повышенном…

Вот, пожалуй, почему Разведупр Генштаба РККА уже в начале 1930-х «прозорливо» определил главным потенциальным противником Германию, а НКИД СССР с ним в оценке не расходился. Имела, очевидно, свое значение и мощная еврейская прослойка в Коминтерне.

Однако на самом-то деле «прозорливость» объяснялась тем, что еще до прихода Гитлера к власти очень влиятельные круги в СССР настойчиво и последовательно делали из Германии потенциального противника.

На это работали статьи журналистов, стихи поэтов, донесения разведчиков и дипломатов, речи крупной партийно-государственной элиты.

То, что Троцкий, а помимо него и еще кое-кто в Москве, были не прочь завести тайное знакомство с нацистской Германией, ничего из только что сказанного не опровергало.

В этих кругах считали, во-первых, что свет клином на Гитлере не сошелся. В Германии ситуация находилась еще в о-очень большом движении. Пользовались большим влиянием старые генералы рейхсвера, а многие из них были неплохо знакомы с рядом генералов Красной Армии, группировавшихся вокруг Тухачевского.

Во-вторых, договориться можно было на определенных условиях и с Гитлером. Ведь его связи с еврейскими банковскими кругами были фактом. Главное же — нельзя было допустить нормальных отношений Германии и СССР до тех пор, пока это был СССР Сталина.

И вот этого нового момента Молотов тогда не видел, да и вряд ли мог тогда увидеть. В то время очень уж много сил и внимания отвлекала внутренняя ситуация. Она заполняла рабочие дни и ночи Молотова, как и дни и ночи Сталина.

А если Молотов что-то и видел, то не давал таким мыслям хода, потому что противодействие могло бы не только осложнить основные усилия, но и вовсе смести… даже Молотова…

Ярлык открытого доброжелателя нацистской Германии и недоброжелателя идей «мировой революции» — это в Москве первой половины 1930-х годов было делом серьезным.

Но что касается тонких намеков Радека, то догадка Дирксена была верной: Молотов и впрямь простодушно не придал значения иезуитской гдыньской записи. Он в таких играх был просто не искушен.

Зато были искушены другие. Та же пресса, например… Ведь и она вплоть до конца 1930-х годов была в своей элитной части, фактически, троцкистской.Преобладание в ней тех же евреев только дополняло общий характер московских газетчиков, рвущихся душой на Варшаву, как призывал когда-то Тухачевский, и на Бомбей через Лондон, как это делал Лев Давидович. Интернационалист Михаил Кольцов-Фридлянд здесь оказывался всего лишь одним из наиболее ярких проявлений.

Любой ценой не дать развиться связям с Германией Гитлера было для них еще более важно и естественно, чем для Литвинова. Тому волей-неволей приходилось как-то учитывать и государственный интерес: химическая колонна не будет работать хуже, если концерн, ее поставивший, поддерживает Гитлера, а не Ротшильда.

А вот берлинская журналистка «Известий» Кайт, или представители «Правды» в имперской столице рейха Коган, Гартман и Черняк? Что сдерживало их, кроме редакторов, которые отличались от них лишь тем, что сидели в Москве, а не в Берлине?

Формально советские дипломатия и пресса постепенно и незаметно приобретали все более антигосударственное значение.

А ЧТО ЖЕ Сталин? А у Сталина все так же была на руках страна. Своя… Единственно для него важная и возможная.

Вот жизнь Сталина и страны в 1933 году: Первый Всесоюзный съезд колхозников, ввод в эксплуатацию Беломорканала, Челябинского тракторного, Уралмаша, первой домны Азовстали, Московского и Ленинградского мясокомбинатов, Бобриковского химкомбината.

Первый ток дали СвирьГЭС, РионГЭС, Дубровская ГРЭС…

Заканчивалась первая пятилетка и надо было готовить вторую. Сталин и раньше не очень-то увлекался идеями «мирового пожара». В революцию он пришел не как интеллигент-интеллектуал, а как гений-самородок из числа униженных и оскорбленных. То есть, как гений, не просто сочувствующий народу, но угнетенный духовно и физически вместес ним. Став вождем этого народа на своей собственной Родине, он все более увлекался устройством практической жизни на ней же.

Троцкий и вся его ближайшая когорта были идеологами, писавшими «концепции» крупными мазками. Разбираться в причине незадач с разработкой какого-то авиамотора? Простите, госпо…, ах, товарищи, но это же дело спецов.

Тем более, что среди части технических специалистов Троцкий был более популярен, чем Сталин. Многие инженеры старой выучки остались — кто немного, а кто и значительно — «барами» и невольно тянулись к «барину» Троцкому. К тому же, по причине технической неграмотности, именно Троцким и Зиновьевым было бы легко управлять, если бы Троцкий стал во главе страны.

Сталин же не стеснялся штудировать учебники слесаря и монтера. Сам-то он никогда не слесарил, а страна из «ситцевой» становилась «стальной». И не в последнюю очередь — благодаря ему.

Училась страна, учился Сталин. И потом оказывалось, что во многих технических проблемах Сталин разбирался так, что артиллеристы удивлялись его артиллерийским знаниям, авиастроители — авиационным, танкисты — танковым.

Идеи революции где-то там, в других местах планеты, блекли в его душе. До них ли было, когда намечались пути великих внутреннихреволюций: промышленной, сельскохозяйственной, научно-технической, культурной!? Накануне нового, 1934 года Сталин беседовал с корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Дюранти. На вопрос: