Г Ионкис - Уильям Сомерсет Моэм - Грани дарования

Война, расколовшая надвое картину времени, изменила и течение жизни Моэма. Нет, фронтовые будни так ему и не открылись. В отличие от соотечественников молодых поэтов и прозаиков Р. Олдингтона, Р. Грейвза, 3. Сассуна - он не побывал на линии огня. Короткое время он находился в санитарном батальоне, а затем поступил на службу в британскую разведку. Выполняя ее задания, он год работал в Швейцарии, а затем был послан с секретной миссией в Россию. Поначалу Моэм воспринимал деятельность этого рода, подобно киплинговскому Киму, как участие в "большой игре", но впоследствии, рассказывая о ней (сб. "Эшенден, или Британский агент", 1928), он первым назовет шпионаж не только грязной, но и скучной работой и развеет ореол ложной романтики вокруг деятельности Интеллидженс сервис.

Целью его пребывания в Петрограде, куда он попал в августе 1917 г. через Владивосток, было не допустить выхода России из войны. Встречи с Керенским глубоко разочаровали Моэма. Русский премьер произвел на него впечатление незначительного и нерешительного человека. Из всех политических деятелей России, с которыми ему довелось беседовать, он выделил Савинкова как личность крупную, незаурядную. Получив от Керенского секретное поручение к Ллойд-Джорджу, Моэм 18 октября отбыл в Лондон, не предполагая, что ровно через неделю разразится революция и его миссия утратит какой-либо смысл. Нимало не сожалея о своем фиаско, подтрунивая впоследствии над участью незадавшегося агента, Моэм был благодарен судьбе за "русское приключение".

Россия давно влекла его как писателя. Русскую литературу он открыл в детстве, натолкнувшись на "Анну Каренину". Перечитав роман позднее, он нашел его исполненным неизъяснимой мощи, но несколько тяжеловатым. "Отцы и дети" остались непонятыми в силу незнания русской исторической ситуации. В целом романы Тургенева не задели его глубоко, их идеализм казался сентиментальным, а оригинальность стилевой манеры пропадала при переводе. "Преступление и наказание" потрясло Моэма, и он с жадностью набросился на романы Достоевского. Он вспоминал, что в сравнении с ними все остальное померкло, величайшие западноевропейские романы стали казаться искусственными, холодными, формальными. "Помешательство" длилось до тех пор, пока он не открыл Чехова, оказавшегося глубоко родственным ему по духу. Впечатление было настолько глубоким, что он даже начал было изучать русский, чтобы читать Чехова в оригинале. "Чехов расскажет вам о русских больше, чем Достоевский", - писал он позднее.

Годы между двумя мировыми войнами заполнены напряженным писательским трудом и путешествиями (не считая двух лет, проведенных в туберкулезном санатории) , дававшими ему неиссякаемый материал для творчества. Он выступает сразу в нескольких жанрах: как романист, драматург, новеллист, очеркист, эссеист. Его комедии и драмы соперничают на сцене с пьесами Б. Шоу.

Моэм обладал истинным "инстинктом сцены". Пьесы давались ему с удивительной легкостью. Они насыщены выигрышными ролями, оригинально построены, диалог в них отточен и остроумен.

В послевоенный период в драматургии Моэма происходят значительные сдвиги. Не утрачивая изящной легкости, динамизма, его комедии приобретают большую остроту. В комедии "Круг" (1921) дана резкая критика аморальности высшего общества. Уделяя по-прежнему большое внимание фабуле, но отказавшись при этом от замысловатости сюжетных ходов, Моэм ограничивает действие рамками одной семьи. Измены, расчет, лицемерие, отсутствие глубоких чувств и ответственности перед детьми, неспособность быть счастливым и дать счастье другому - вот в чем винит Моэм своих героев, жизнь которых проходит как в дурном круговороте, где дети повторяют печальную судьбу своих родителей.

Все больше тяготеет Моэм к психологической драме, выступая в ней не как скептический наблюдатель, но как неравнодушный судия, предпочитающий разоблачение изнутри открытой инвективе. Одним из первых он коснулся трагедии "потерянного поколения" ("Неизвестность", 1920). Герой пьесы - фронтовик. Жестокость и бессмысленность войны превратили его в богоотступника. Он вступает в конфликт с семьей, невестой, обитателями родного города. В пьесе исподволь выявляется преступный союз меча и креста.

Атмосфера "бурных тридцатых" - глубокий экономический кризис, растущая угроза фашизма и новой мировой войны - обусловила социальное звучание его последних пьес "За особые заслуги" (1932) и "Шеппи" (1933). Антивоенная пьеса "За особые заслуги" - горький комментарий к тому общественному состоянию, которое Моэм охарактеризовал как "хаос послевоенного мира".

Чувство горького разочарования определяет звучание и пьесы-моралите "Шеппи". Она озадачила критиков. Прежнего Моэма напоминали лишь фарсовые ситуации и афористичность, отточенность диалогов и монологов. Драматург поставил вопрос о месте и ответственности маленького человека в мире больших политических и финансовых страстей. Он по-своему подошел к проблеме, которая волновала в эту пору великого новатора сцены Б. Брехта. Есть в ситуации пьесы нечто общее с фабулой "Доброго человека из Сезуана", сближает их и использование фантастического гротеска.

В начале тридцатых годов Моэм оставляет драматургию, он добровольно сходит с "конвейера успеха".

Говоря о своем стремлении к совершенству, Моэм назвал два жанра, в которых надеялся достичь его, - роман и рассказ. Его литературная репутация основывается на таких романах, как "Бремя страстей человеческих" (1915), "Луна и грош" (1919), "Пироги и пиво, или Скелет в шкафу" (1930). Их экранизация прибавляет писателю известности.

В основе его романов лежит крепко выстроенный сюжет, все части его соразмерны. Их отличительные черты - краткость (единственное исключение "Бремя страстей человеческих") и простота. Они написаны без аффектации, в них нет причудливых конструкций, вычурных сравнений и эпитетов. Опыт драматурга позволил ему оценить преимущества быстрого развития сюжета и сделать роман живым и динамичным. Именно в этом и состоит секрет занимательности прозы Моэма.

Автобиографический роман "Бремя страстей человеческих" признан высшим достижением писателя. Написанный в русле традиционного "романа воспитания", он отличается поразительной открытостью, предельной искренностью в раскрытии драмы души, в этом и заключена его редкостная сила.

Драйзер был восхищен романом. Он назвал Моэма "великим художником", а книгу - "творением гения", сравнив ее с бетховенской симфонией. В ней и впрямь чувствуется некая мрачная неодолимая сила. Она исходит не от героя, физически скорее слабого, душевно обнаженного и ранимого. Она рождается из ощущения медленного круговорота бытия, глубинного течения жизни, увлекающего героя, того, что древние именовали роком.