Андрей Савельев - Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2

Мы не знаем, чем объяснил Жириновский соратникам свой подарок организатору расстрела безоружных людей в Останкино Лысюку. ВВЖ вручил убийце ни много, ни мало — автомобиль. А мы помним за что Лысюк получил звание Героя России, за что спецназ “Витязь” пользуется особым благорасположением Кремля.

Мы не знаем, что побудило газету “Завтра” написать о Лужкове: “Наш народ не злопамятен, он, возможно, мог бы простить Лужкову кровь. Простить — за сотрудничество с Московской Патриархией, за его помощь русским художникам из Академии Глазунова, простить его за заявления о том, что Чубайс видит в русских недоумков”.

Лужков и сам Лужков пытался оградить себя от возможных и близких уже преследований за 3–4 октября 1993. В очередную годовщину накануне парламентских выборов (1999) по ТВЦ показали передачу, в которой утверждалось, что в Белом Доме канализация и свет были отключены Ельцины. В то же время доподлинно известно, что это был один из главных вкладов Лужкова в совершение государственного переворота. Мы уже не говорим об участии в штурме парламента лужковской милиции и боевиков его евро-патрона Гусинского.

Мы не забыли и не простили.

Впрочем, помним не только мы, но и другая сторона. Хотя, там предпочитают говорить о другом. Сохраняя единство в ненависти к России, там грызутся по поводу того, кто у кого сколько украл и кто лучше понимает, что такое демократия. В 1997 г. они продолжали искать тех, кто не давал им телекамеры для съемок “штурма”, они продолжали восхвалять зашедшуюся в истерике артисточку, вопящую, что “нас надо защитить от этой чудовищной Конституции”, и пеняют “взглядовцам” на то, что они предложили разойтись по домам.

Разве что только неутомимый журналист-скандалист Минкин пощипал “героев” мятежа за чувствительные места (“Новая газета” № 34, 1997):

“Министр обороны, по словам президента, лучший, награжденный стограммовой золотой личной медалью Ельцина (из каких средств?), был презираем военными и штатскими, прославился позорной кличкой Мерседес, обещанием покорить Чечню за два часа и циничными словами о мальчиках, умиравших (по его бездарности) с улыбкой на устах.

Премьер Гайдар на прощание наскреб три процента голосов.

Слова “Чубайс” и “ваучер” стали почти ругательствами.

Политический советник президента Станкевич (лжец и взяточник) сбежал за границу.

Вице-премьер Поторанин до сих пор не объяснил, кому и за сколько ушло гигантское здание в Берлине.

Вице-премьер Лобов проходит по делу АУМ Синреке (якобы передавал секте технологию изготовления отравляющего газа зарин, примененного сектой в токийском метро, а также вынуждал военных тренировать сектантов на закрытой военной базе спецназа — Прим. авторов).

Своего бывшего заместителя по Верховному Совету и своего вице-президента Ельцин обстрелял из танков.

Его вице-президент собирал на соратников компромат чемоданами.

Его генпрокурор состряпал дело против вице-президента. Один — вышел по амнистии, другой — сидит под следствием.

Ерин, Бурбулис, Барсуков, Шумейко, Шахрай, Коржаков, Филатов, Ильюшенко, Грачев, Егоров, Рябов, Сосковец, Черномырдин, Хасбулатов, Руцкой — ведь это паноптикум. Ведь невозможно вспомнить ни одного светлого, умного, честного лица.

Точь-в-точь как плакаты с портретами членов Политбюро и кандидатов в члены. Как ни старались художники — на нас мертвыми глазами смотрели гладкие, холеные монстры”.

Справедливости ради отметим лишь, что сам Минкин как раз и создан из той самой попахивающей кашицы “ума, чести и совести нашей эпохи” — эпохи “демократии”: потявкать и свалить в туман, не задевая живых и всерьез опасных монстров.

“Демократическую” оценку событий 1993 г. можно рассматривать как сожаление о том, что крови было пролито мало, что Москву на завалили трупами, которые можно было бы снимать и снимать на пленку, а потом обвинить в убийствах тех, кто никогда не держал в руках оружия. Напившись крови в Чечне они на некоторое время успокоились, но снова и снова возвращаются к прежней теме. Им нужна кровь. Наша кровь — кровь русских людей.

Диагноз тут ясен. Люди, имеющие отношение к телевидению болеют общей болезнью — некрофилией, отягощенной ненавистью к России. Лечить этих уже точно бесполезно. Когда у России достанет сил, им следует выделить специальную резервацию, предварительно отобрав острые предметы, чтобы эти внешне интеллигентные люди не занялись каннибализмом. Для них это дело привычное.

История подвела все мнения об октябрьском мятеже к единому знаменателю. Заверять “общественность” в благотворности расстрела парламента уже становится просто неприлично. Большинство если и не понимает что это не так, то чувствует фальшь этих заверений. Для того, чтобы оценка деяний Ельцина как подлейших преступлений стала повсеместной, осталось совсем немного — достаточно ухода с политической арены самого Ельцина. Вместе с ним осыплется и вся официозная мифология. Эта мифология рассеялась даже у тех, кто слал снаряд за снарядом в Белый дом, успокаивая себя соображениями о верности приказу.

Вот что говорил офицер, начинающий понимать что такое честь только через пять лет после своего преступления:

“Врагу не пожелаю такого. С одной стороны — присяга, устав, приказ, а с другой — считай, что киллер на танке. Заказное убийство. Может, того самого депутата, в которого стреляли, я и избирал…”

“Понимал, что творим что-то неладное. Ведь стреляем в своих, русских… Я и сейчас твердо убежден — того побоища можно было избежать. Ведь и у президента, и у депутатов не задница же вместо голову! Неужели по хорошему нельзя было договориться? Мы перед всем миром себя опозорили. И еще: стыдно служить в армии, которой управляют дегенераты…

Когда стояли на мосту, по внутренней связи периодически с механиком разговаривали. Он не меньше моего переживал. Говорит: “Командир, шкурой чую, загнали нас по верхнюю губу в говно, от которого не скоро отмоемся”…”.

“Потому я даже счастлив, что сегодня у меня нет наград “за образцовый расстрел российского парламента”. “Если бы еще раз попробовать Чечню задавить — лучше туда бы поехал”.

И, наконец, на вопрос “если завтра Верховный главнокомандующий все же прикажет дивизии вновь “восстанавливать в Москве конституционный порядок?” ответ был таков: “Хрен ему. Дураков больше нет. Для этого есть другие войска, а мы уже под самую завязку этого дерьма нажрались. Но если кто-то из наших выйдет, то стрелять не будет. Бьюсь об заклад”.

Несмотря на резкость выражений все тут — изобличение в том, что развращение армии продолжается. Продолжается служба под руководством дегенератов. Отмываться от дерьма никто не собирается. Более того, готовы подставить под поток этого самого дерьма других.