Андрей Савельев - Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2

В действительное раскаяние предпринимателей мы поверим, когда они начнут вкладывать ресурсы в русское дело — в русские издания (тиражи которых сегодня смехотворны), русские политические объединения, в русскую науку.

Четыре головы на сундук мертвеца

Нет, даже головы европейских сограждан, отрезанные чеченскими бандитами, не заставили “мировую общественность” вздрогнуть. А было от чего всколыхнуться. Реконструкция событий говорит о том, что чеченские боссы заказали развертывание в Грозном системы мобильной телефонной связи стоимостью в 300 млн. долларов, а когда работа была выполнена, почли более выгодным укокошить исполнителей, чем расплачиваться с ними.

Русский мат на еврейском НТВ

Телеканал НТВ, ведущий вещание одновременно на Россию и Израиль, с некоторых пор снял запрет на употребление в эфире ненормативной лексики. Сначала была многократно тиражирована цитата из Макашова, содержащая слова “жид”. Потом для пущего нагнетания истерии НТВ дает цитату из Макашова в момент штурма мэрии в 1993 году. Наконец, утверждая традицию, НТВ дает без звуковых купюр оперативную съемку операции по освобождению французского заложника из лап чеченских бандитов.

Таким образом, непристойность становится признаком не только развлекательных программ НТВ, но и программ политических.

Слова, как известно, могут становиться материальной силой. Слова, которые вызывают сильные эмоции — в особенности.

Анекдоты — сильное снадобье для уставшего от рутины организма. Повторяясь в тысячах интерпретаций, они оставляют неизгладимое впечатление у особенно восприимчивых интеллигентов. Содержание уже забыто, а впечатление остается и воздействует на мировоззрение и поведенческие реакции.

Хоть и писал Щедрин, что смеяться надо со смыслом, а не только в силу одной бессовестной смешливости, серьезное отношение к анекдотам — дело опасное. Для размягченных некрофилией мозгов — в особенности.

Дело в том, что современные российские реформы делались и делаются людьми, жизненные установки которых вполне можно представить в виде совокупности небольшого числа анекдотов. Они только по виду не зависят от анекдотов, а на деле — увлечены анекдотическим содержанием собственного рассудка и черпают оттуда (скорее всего безотчетно) основания для своих поступков, а подчас — и докторских диссертаций.

Несколько классических примеров внедрения анекдотов в сознание реформаторов мы и приведем.

Хохма № 1 (“Стратегия выживания”)

Мы смогли бы решить наши проблемы, если бы объявили войну Швейцарии, а на следующий день капитулировали и сдались в плен.

Этот анекдот не просто классика, а вполне всерьез принимаемая многими установка. Дело дошло до того, что один известный писатель, полвека назад воевавший с фашистами, теперь объявляет о том, что лучше было бы, чтобы Гитлер тогда нас победил.

Не удивительно, что подобная установка достигла военных, которые заранее капитулировали перед США, переместив прицелы своих ракет с конкретных целей в абстрактный эфир. Не удивительно, что российские спецслужбы начали сдавать свою агентуру (например, дело Эймсов). Не удивительно, что вдохнувшие ядовитых испарений “демократии” российские ученые начали сдавать врагам России стратегические секреты.

“Капитулировать, так капитулировать! — читайте книжки предателя родины Резуна-Суворова, смотрите на его наглую физиономию по первой программе телевидения в передаче “Час пик”! Мы рождены, чтоб анекдот сделать былью!” — вот кредо тех, кто отправлял государственные полномочия в период номенклатурного мятежа.

Хохма № 2 (“Рецепт Сидорова”)

Сантехник Сидоров попал в тюремную камеру за то, что при ремонте сливного бачка сказал: “Тут надо менять всю систему”.

Ссылки на порочность системы стали для российской интеллигенции (конечно же “творческой”!) главным поводом для проведения реформ. Определив государство, в котором доводилось жить, как тоталитарное, а систему — как административно-командную, некоторые интеллектуалы решили, что способны на развалинах “тоталитаризма” построить нечто совершенно новое — “демократическое”. Истолковав по-своему заявление сантехника Сидорова, они принялись “менять”.

Разрушение тогда многим было выгодно и реформаторов не передавили сразу, оставив это удовольствие “на потом”. Когда же от разрушения надо было перейти к становлению того, что смутно грезилось в мечтах, оказалось, что на месте разрушенного нельзя создать ничего нового. Интеллектуал-демократы начали причитать, что реформами управляют “не те” люди, что эти вообще против реформ. Скулеж шел как раз накануне больших разборок с той шушерой, оставленной для расправы.

Кстати, один из современных западных (а значит весьма уважаемых доморощенными либералами) мыслителей — Карл Поппер, называл то, что у нас определено как “Рецепт Сидорова”, “холизмом” (от английского слова whole — весь, оптом). Холисты соглашаются на реформы только глобального масштаба, а тонкое регулирование общественных процессов им не по душе. Раньше холистами в России были большевики, теперь либерал-демократы. И тем, и другим история, похоже, уготовила одинаковую участь — участь более жестокую, чем участь слесаря Сидорова. В определенный момент на них просто объявляют охоту.