Андрей Савельев - Мятеж номенклатуры. Москва 1991-1993. Книга 1

Для Лужкова тут главное — иметь сиюминутный политический эффект. Он уверяет, что ругался с Гайдаром по поводу антинародной политики последнего. Но не упоминает при этом, что скорее просто держал кукиш в кармане, пока тот был премьером и вице-премьером. Ведь Гайдар с точки зрения Лужкова все-таки создал Рынок (именно так — с большой буквы!). А рынком мэр московский называет ситуацию, когда при наличии денег можно купить все, что угодно ("Известия", 13.04.93). Как известно, перед ослом, груженым золотом, открываются ворота самых неприступных крепостей. К такому средневековому рынку и вели нас, слегка переругиваясь, Гайдар, да Лужков. Только в условиях финансового и экономического краха осенью 1994 г. Лужков вдруг понял, что надо проклясть прежний режим, чтобы выжить самому. В связи с планами введения новой налоговой системы он вспомнил о реформах Гайдара, почти прихлопнувших водочный завод «Кристалл»: "Это были преступные действия первого вице-премьера господина Гайдара. За такие вещи надо судить" ("НЕГ", 12.10.94).

Летом 1994 г. Лужков публично сцепился с Чубайсом по поводу собственности, которая приватизировалась в городе. Оказалось, что самый жирный кус — промышленность — уплывает из-под контроля столичной администрации. Все дело в том, что ваучерная приватизация предполагала изъятие собственности у государства почти за бесценок. Поскольку ваучеры были скуплены в основном теми структурами, которые контролировал сам Чубайс, Лужков вынужден был сделать ответный ход. Он выставил себя перед публикой защитником интересов москвичей и интересов трудовых коллективов, которые работают на приватизируемых за бесценок предприятиях.

Действительно, все основные фонды ЗИЛа были оценены тогда в 3 миллиарда рублей (около 3 млн. долларов по курсу), в то время как оборудование одних только автоматических линий стоило 30 млн. долларов. Таким образом, слишком уж богатый подарок достался бы тем фирмам, которые скупили выброшенные на рынок акции. Просчитав ситуацию, Лужков заявил, что необходимые городу производства должны акционироваться только членами трудовых коллективов ("Куранты", 05.08.93). В этом случае для городской администрации оставалось достаточно рычагов для воздействия на предприятия. Правда, все остальные москвичи по-прежнему оставались посторонними в таком процессе приватизации.

Лужков сравнивал положение ельцинского правительства с положением пловца, достигшего середины бурной реки и не собирающегося поворачивать обратно ("Известия", 13.04.93). Не понятно только, кто просил, вместо поисков брода лезть в бурный поток, который номенклатура, может быть, и преодолеет с вполне ощутимыми приобретениями, а простые граждане могут и ко дну пойти? Никто не просил экспериментаторов, и никто права им на эксперимент не давал. Сами взяли и швырнули страну в этот поток и, если не выплывет, так черт с ней — не жалко.

Чиновник всегда стремится сделать вид, что он на стороне большинства населения. И население готово этому верить. Но времена меняются, приходят другие благодетели, а развенчанным "отцам города" вместо благодарности плюют вслед…

ВНЕ ПОЛИТИКИ

Вернемся к "хозяйственной платформе". Вот высказывание Лужкова, начисто снимающее его утверждения о том, что он чурается политики: "Я одобряю, что Гавриил Попов на торжественном собрании в Большом театре в честь 8 марта, когда Горбачев спровоцировал голосование за сохранение СССР, единственный во всем театре проголосовал против". Так самораскрываются: нас мало, но мы продавим свое, несмотря ни на что! Поэтому Лужкову и импонирует во всем жесткость. Ему нравится подавлять. Впрочем, эта некрофильская черта присуща большинству политиков-"демократов", выпестованных КПСС.

Тут к месту упомянуть об одной истории. Как-то раз Лужков попытался вышвырнуть из своего кабинета одного навязчивого депутата. Схватил народного избранника за грудки и раскроил о депутатский значок ладонь. Выкинуть депутата не удалось, даже несмотря на то, что тот руки держал по швам, чтобы не вляпаться в историю с «жесткой» разборкой. Наверное, в этот момент Лужков физически почувствовал, что собственных сил для подавления противника у него недостаточно, что для решительных действий нужно собирать головорезов.

Вот еще одна цитата: "Борьба за власть — захватывающее занятие. Нередко весьма опасное. Сегодня идти против реформ с голыми руками — занятие безнадежное. Остановить реформы способны лишь танки, и ГКЧП-2, помня о попавших на скамью подсудимых предшественниках, патронов не пожалеет. Голосуя за Ельцина, народ спасает себя от кровопролитных переворотов." И вот пришлось Лужкову по злой шутке судьбы, по должности и велению души ровно через пять месяцев после произнесенных слов работать на подхвате у ГКЧП-2. Патронов действительно не жалели.

Создавшие Лужкову мифологический ореол этой стороной биографии своего любимца не интересуются. Ведь сказано — "вне политики!" Приходится борзописцам выполнять заказ и демонстрировать калейдоскоп превращений: Лужков-стихотворец (трудно вынести его рифмованные словоизлияния), он же дипломат (бесчисленные вояжи по заграницам отнюдь не по хозяйственным нуждам), он же и писатель (упомянутая выше книга о путче 1991 г.), он же и спортсмен (морж и футболист), он и семьянин, и интересный собеседник… В своей профессиональной деятельности Лужков и химик, и аграрник, и строитель, и торговец, и великий градостроитель… В общем — корифей всех наук и специалист всех отраслей, способный к народной смекалке и без труда рассчитывающий параметры трубы Северной ТЭЦ на глаз.

Мифологический облик Лужкова — это "свой парень" в пролетарской кепке (где-то это уже было?). Он со строителями может пустить в ход мат, а в обществе "культурной элиты" начать без удержу читать свои вирши. Он порой надевает галстук-бабочку, а когда хочет пошутить, выражается так: "Как я могу сказать, пойду ли я пить пиво, если не знаю точно, нальют ли мне пиво в кружку или жидкость похожего цвета?" В другом месте он говорит о своих оппонентах: "…я у многих, как кость в горле, а может, не в горле, а в заднице, что еще хуже — свербит постоянно" ("Тверская-13", 12.08.93).

Ельцин в обществе испанских журналистов шутит на счет анализов мочи. Лужков тоже не отстает — он на том же уровне юмора. И на том же уровне нравственности. Тут, видать, и сошлись. На этом, пожалуй, и возникла у Лужкова прочная привязанность к политике Ельцина, к способу существования режима, который вынес Лужкова к власти. Но в 1994 г. та же привязанность к Ельцину уже тащила Лужкова в пропасть. Прежний политический курс уже глядел в могилу.

Поэтому московский градоначальник в 1994 г. как никогда нуждался в поддержке газетчиков и новой рекламной кампании. Впереди перемены политических декораций и дружить с большим и давним другом Ельцина многим будет не с руки. Лужков и рад бы «отмазаться», да если это сделать раньше времени — можно попасть под горячую руку. Причем по судам никто таскать не станет. Просто внезапно сгорит человек на работе, и его светлый образ не успеет замутниться в глазах старых товарищей. А в качестве предупреждения столицу могут на время лишить топливной соски, как это было в ноябре 1994 г. Другой вариант предупреждения — декабрьская силовая акция против группы «Мост», руководство которой вместе с мэрией было на несколько часов обложено в здании СЭВ вооруженными до зубов гвардейцами Президента. Тут понимание приходит быстро и к обывателям, стоящим в очередях за бензином или глазеющим на людей в масках и с автоматами, и к чиновникам, сразу понимающим кто в самом деле "держит кон".