Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6298 ( № 43 2010)

Напоминала шумная больница

кричащий страстью, чувственный сераль.

В себе смешав бессонницу гашиша

и опия дурманящий пригляд,

ночной гарем всё становился тише

и погружался в сумеречный ад.

А ты плыла, сплетаясь жадно с дымом,

с налётным ветром и вечерней тьмой.

Следил я взглядом тихим, нелюдимым,

как возвращалась ты к себе домой.

ДАВИД

Поэзия возносит к облакам,

и, потерявши землю под ногами,

небесными продутый сквозняками,

к совсем другим пристану берегам.

И вот тогда с заоблачных высот

увидев мир с уродливой изнанки,

а в нём людей, что, злобясь от забот,

себя ведут как скорпионы в банке,

я вспомню, как молоденький пастух

своей игрою на простецкой лютне

смягчил Саула очерствелый дух,

и смуту внёс в размеренные будни,

и стал певцом, идущим напролом.

В азарте страстном веры и прорыва

он прозвучал раскатистей, чем гром.

Пропетый им восторженный псалом

по сердцу бил, как по лицу крапива.

И почивал Господен дух на нём,

что силы дал, прозренье и величье.

Для всех других сменялся день за днём,

не изменяя тусклого обличья.

ДВОЙНИК

Кто глядит в упор из зазеркалья

тёмным и размытым двойником?

Выскочка, проныра и каналья,

он со мной встречается тайком.

Он не первый, но и не последний,

кто меня тревожит и томит.

До чего ж его безумны бредни,

полные надуманных обид.

До чего же он непроницаем,

у него не кожа, а броня.

Он идёт, как будто гул с окраин,

внешне весь похожий на меня.

Им одним исхожен и истоптан

новый путь, свернувший на межу.

Он продаст и в розницу, и оптом

всё, чем я на свете дорожу.

Хитрован, мазурик и приблуда,

он текуч и зыбок, как вода.

И когда-то взявшись ниоткуда,

он уйдёт однажды в никуда.

В Доме-музее Марины Цветаевой прошёл вечер поэта, переводчика, известного индолога Александра Николаевича Сенкевича, посвящённый 50-летию его творческой деятельности.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Литература

Поззия окончена...

ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»

Иван РАССАДНИКОВ

Родился в 1974 году в Одессе, жил в Новосибирске, окончил Новосибирский государственный университет. В настоящее время проживает в г. Гатчина Ленинградской области. Публиковался в журналах «День и ночь», «Сибирские огни», «Москва», «Наш современник», «Север» и других.

***

Измышляем реплики и роли,

Имена, идеи, города.

Изменяем коды и пароли,

Акробаты цирка «Никогда».

Поезда летят без остановок,

Разрывая в клочья тишину.

Облака угрюмо до смешного

Сторожат стеклянную луну.

На рассвете пробуешь забыться,

Оторваться, дух перевести,

Но глаза заблудятся в ресницах.

По любви сгорели травести.

Воспалённых окон притяженье –

Ртутный мякиш алым голубям.

Мир как биржа. Мир как пораженье.

Все чужие. Каждый за себя.

***

Сплетенье усталых путей,

Ушедшего жаркие тени.

Сиреневый день-лицедей

Встаёт, разгибая колени,

Над городом, на магистраль

Бросая лучистые числа.

Какая была пастораль!

Подобной уже не случится.

Следов исходящая дрожь

В отчизне, лишённой провидцев.

Овидия гордая ложь –

За давностью старых провинций.

Поэзии злое вино

Не ждёт уже истинной пробы.

И грустно следит Сирано

За гибелью старой Европы.

***

Не шелохнёмся. Глаз не отведём.

Мы слишком долго жили

позапрошлым.

Над миром снег братается с дождём.

Но хор-корабль бредит о хорошем.

Скажи мне «нет» на древнем языке.

Я задохнусь от нежности и грусти.

Исчезнут годы в дальнем далеке,

Но кто тебя от осени отпустит?

Но кто меня заставит быть живым?

В проточных нетях путается ветер.

Внутри и рядом – дом,

который – дым.

А мы – случайны, как и всё на свете.

РЯБИНА НОМЕР ТРИ

Стеклянный дом в театре-закутке.

Ещё солжёт мышонок заводной.

Все голоса уплыли по реке.

Постой со мной. Покурим по одной.

Уже свежа рябина номер три.

Шаги гудят. Помолимся следам.

Подклеивать листы в календари.

Наждачный сон доверить проводам.

Теперь тебе – воспитывать меня.

Мне столько зим;

мне правда столько лет!

Другая ты проснёшься среди дня…

Стакан вина и деньги на билет.

Тринадцать раз клянусь, что хорошо,

Когда вдвоём, когда по одному.

Тринадцать раз был подвиг завершён…

Не опишу. Им это ни к чему.

***

Ближе к утру бледен бульвар.

Прохладно.

Тихий туман –

дым из трубы котельной.

Наши сердца бьются уже нескладно.

Я ухожу. Надо пожить отдельно.

Гнёзда грачей спрятаны в трёх осинах.

Ждали весны. Видишь, они дождались.

Имя твоё звёздочкой негасимой

Век напролёт светит мне…

Мы – пытались

Слиться в одно, словно река и ливень,

Перезабыть прошлые переходы.

Ветви осин возле электролиний

Не зацвели вовсе, а были годы…

Ближе к утру мысли срываю с кожей,

В хаосе слов больно дышать и трудно.

Шёпот ничей бьётся в лицо порошей.

Скоро рассвет. Чёрный асфальт.

Безлюдно.

День на ладонь ляжет

чужим червонцем.

Глянешь на свет – рваная рдеет рана.

Вялый туман плавится ярым солнцем.

Тихо уйти. Чинно, спокойно. Рано.

ПРОЗА

Увядшая строка. Больная роза.

Бордовое креплёное вино.

Дальнейшее зовётся словом «проза».

Пускай себе зовётся. Всё равно.

Слова струятся вяло, монотонно

По простыням размытой тишины.

Микрорайоны железобетона –

Сплошное пораженье без войны.

Патетика великого гипноза.

Не принятая вовремя всерьёз,

Холодная, как стыд, метаморфоза.

Поэзия окончена. Адьос!

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Литература

Неживое

ЛИТПРОЗЕКТОР

Илья КИРИЛЛОВ

Смутно, но помнится ажиотаж, вызванный когда-то повестью Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая». Рассказ о трагедии чеченского народа в военное и послевоенное время был как встревание в старую неизлеченную рану, ослеплял болью.

Когда боль улеглась, обозначилась тщедушная художественная оболочка книги. Критикам пришлось задним числом оправдываться, что шокирующие эпизоды, изложенные в повести, помешали вынести ей уместную художественную оценку.

Говорят, история учит только тому, что ничему не учит, в том числе история литературы. О прогремевшей и канувшей в небытие приставкинской повести я вспомнил в связи с новейшими книгами упорно раскручиваемого молодого писателя Германа Садулаева.

Повесть «Я – чеченец» сделала Садулаеву имя. Внимание к нему со стороны СМИ с той поры самое щедрое: и обширные интервью, и участие в блицопросах на ту или иную тему текущей жизни… Не станем придираться к его популярности, оставим в стороне даже вопрос, насколько соответствует масштаб общественного внимания к Садулаеву масштабу его как писателя. Если публичность является теперь непременной составляющей житейского успеха, пожелаем ему возможно дольше оставаться на гребне волны.