Дмитрий Хмельницкий - СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова

Отражались ли процитированные сталинские слова (в интерпретации Малышкина) на реалиях времени? Обратимся к свидетельствам других власовцев. Весной 1941 г. приближение войны чувствовали многие из них.

Доцент Московского института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова М. М. Самыгин (впоследствии — А. Чайкин, в эмиграции — М. Китаев) в звании младшего лейтенанта был назначен начальником химической службы 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии (I формирования), включенной в 10-ю армию. В начале мая он убыл из Москвы в ЗОВО. [302]В 1950-х годах вот что писал Китаев известному историку Б. И. Николаевскому, жившему в США: «В конце апреля я и многие мои друзья, и знакомые, тоже офицеры [303]запаса, получили повестки, призывавшие нас к очередному, 90-дневному учебному сбору, Как правило, мы проходили подобные сборы всегда при одной и той же дивизии, недалеко от места жительства. На этот раз нас посылали на запад, в совершенно незнакомые части. Политическая обстановка, то есть нависшая угроза внешнего вторжения, была ясна каждому. Уезжая и прощаясь с близкими, мы делали это в ожидании близкого развития событий. Таковы же были обстановка и настроения в Зап[адной] Белоруссии. Барановичи, Белосток, Волковск, Брест, где мне пришлось побывать в первую половину мая месяца, представляли собой вооруженный лагерь, готовый к оказанию сопротивления в любую минуту. В районе Бреста и Ломжи часть расквартированных войск ночевала в окопах. Отпуска были отменены, части занимались непрерывными учениями, и очень редко нам удавалось ночевать в казармах. Большинство времени мы проводили в поле, ночуя под повозками. В это время мне пришлось близко познакомиться с людьми, доверенными мне. Все отлично понимали, что сегодня-завтра придется начать совершенно новую жизнь — войну, и присматривались друг к другу. Солдаты представляли собой в огромном большинстве вновь призванные контингенты, плохо обученные и еще не обстрелянные. Среди них были, однако, вкраплены дивизии и полки, переброшенные из Финляндии, прошедшие там суровую «зимнюю войну». Они как бы цементировали огромную массу плохо обученных войск. Мне посчастливилось попасть именно в такую кадровую дивизию. [305]Командование стремилось в короткий срок создать из полуобученных масс боеспособные войска. Почти каждое учение, в том или ином виде, связывалось с боевыми стрельбами, часто практиковалось движение за огневым валом. При этом были потери, правда, небольшие. На это смотрели легко: цель оправдывает средства. Патронов и снарядов не экономили: чувствовалось, что игра кончилась и надо за дело браться серьезно. Присматриваясь к своим подчиненным, я отметил два основных пункта в их настроениях:

— страх перед возможной войной и неубежденность в собственной силе. Я не сказал бы, что это было неверие, но неуверенность. Успехи германских войск говорили сами за себя;

— жалобы на тяжесть службы. Служба была тяжела, питание недостаточно. Большинство солдат страдали не то чтобы от голода, но от недоедания. Многие офицеры запаса отдавали солдатам свой сухой паек, чтобы несколько улучшить их рацион. Это могли позволить себе лишь немногие, занимавшие хорошее положение на гражданской службе, так как питаться в командирской столовой на собственные средства было недешево. Кадровые офицеры, особенно семейные, еле-еле сводили концы с концами. Недостаточная обеспеченность кадровых офицеров заставляла их пускаться на всевозможные хозяйственные комбинации, злоупотребляя своим служебным положением, что немедленно отзывалось на снабжении солдат.

Несмотря на все это, т[ак] н[азываемое] политико-моральное состояние было хорошим. Причиной этого были не политические или идеологические соображения, но простая и ясная мысль: воевать придется, и скоро. Учись! Солдаты буквально осаждали нас вопросами, касающимися боевой подготовки, требовали больше патронов, больше боевых стрельб. Никогда еще не видел я ничего подобного. На других учебных сборах люди обычно жили письмами из дома.

Так прошли май и первая неделя июня. Затрудняюсь точно определить дату, но где-то до 10 июня произошел перелом. Кто-то, стоявший высоко наверху, ослабил туго свернутую пружину. Это немедленно почувствовали все. Специальные подразделения были откомандированы от полков на особые сборы. 30 % офицеров получили отпуска и разъехались. Учения продолжались, но чувствовалось, что это делается только для сохранения дисциплины, а не из необходимости. Офицеры штабов больше не засиживались ночами на т[ак] называемой] моб[илизационной] работе, на спортивных площадках запрыгал волейбольный мяч и послышался веселый смех офицерских жен, к которым вернулись мужья. Напряжение спало — наступила реакция, выразившаяся для одних в пьянстве, для других в женщинах, и, в общем, для всех в тех скромных развлечениях, которые были доступны. Мы, офицеры запаса, ждали конца сбора и уже писали домой, чтобы снимали дачи и устраивались на лето. И что таить греха, у очень многих шевелилось чувство благодарности к правительству в Москве, сумевшему еще раз избежать войны. Европа воюет, а мы играем в волейбол! Но тут же рождалось и смутное тревожное чувство: сумеют ли они там, наверху, сохранить мир и дальше?

Полки остались без спецподразделений: пулеметчики были собраны на особый сбор, саперы — на свои специальные занятия, ушла противотанковая артиллерия, не сегодня-завтра должны были и мы, химики, идти на свой сбор в район Волковыска.

В этой-то обстановке и пришел день 22 июня 1941 г., ожидаемый и вместе с тем такой неожиданный». [306]

Воентехник 2-го ранга Б. П. Георгиевский (в эмиграции — Б. Кольб), [307]по окончании Тамбовского артиллерийско-оружейного технического училища, в первой половине июня 1941 г. прибыл для прохождения службы на должность младшего артиллерийского техника в 14-й стрелковый полк 72-й горнострелковой Туркестанской Краснознаменной дивизии, входившей в 8-й стрелковый корпус 26-й армии (КОВО). 17 июня он отправил родителям в Москву последнее довоенное письмо, сохранившееся в семейном архиве. Сканированная копия хранится в архиве автора (стиль и орфография сохранены публикатором):

«Здравствуйте дорогие Родители! Оба письма от вас получил еще до отъезда, на вокзале. Эти письма на вокзал принес один товарищ. Получили ли мое письмо из Киева, где я был проездом? Сейчас нахожусь по адресу: У.С.С.Р., Дрогобычская обл., г. Устрики Дольняя, почт. Ящик 701/25. г. Устрики — это небольшая станция в северных отрогах Карпат на границе с нашим «другом» — Германией. Граница проходит у подножия горы, что перед окном. С горы видно, как роют немцы; роют наверное в честь дружбы. Здесь в ходу такой анекдот. Наш спросил у немца: «Почему вы собрали так много войск у наших границ?» На что немец ответил: «Они отдыхать приехали. Здесь им спокойно», — и в свою очередь спросил: «А почему вы собрали так много войск у наших границ?» И немец получил такой ответ: «Что бы вашим войскам можно было спокойно отдыхать».