Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма

401

Подобным образом Шопенгауэр утверждает, что, когда его система достигает "наивысшей точки", она приобретает отрицательный характер: она "заканчивается отрицанием". Мы можем многозначительно говорить о том, что с "упразднением воли" отрицается, и о том, от чего отказываются, но когда необходимо обсудить, что таким образом положительно "получено" или "утверждается", то мы не можем четко выразить это словами (том III).

Таким образом, мы можем совершенно по-другому отнестись к повседневной жизни и накопленному опыту человека, воля которого изменилась; то есть изменилась точка зрения, с которой он расценивает мир так, что вещи, которые большинству из нас представляются как мотивы наших действий или "интересов", кажутся ему несущественными. Можно говорить также об измененном представлении, которое позволяет ему видеть в смерти не то, чего надо бояться, а скорее нечто желаемое, это как сбросить "остатки оков", которые привязывали его к миру и к той личности, которую он признает лишь как феноменальное выражение отвергаемой им воли [1]. Но если мы хотим пойти дальше, если мы будем исследовать, например, природу опыта или знания, приобретенные таким человеком, вместо того, от чего он отказался или признал как не имеющее никакой ценности, то мы обречены на неизбежное разочарование, так как на это нет ответа. Действительно, такие вопросы сами по себе бессмысленны, поскольку окончательное освобождение от воли, которое здесь обсуждается, неизбежно ведет к концу мира как Представления и всей структуры, в рамках которой существуют формы наших знаний и общения.

402

1 Шопенгауэр утверждает, хотя это трудно объяснить в свете некоторых других его идей, что в смерти исчезает не просто феноменальная индивидуальность святого отшельника; в этом случае, в отличие от человека, чья воля все еще "действительно" утверждает жизнь (например, самоубийцы), "внутренняя природа" тоже уничтожается, таким образом гарантируя истинное и окончательное освобождение: утверждение, которое, кстати, напоминает другой аспект Веданды, где окончательное спасение предполагает спасение от непрерывного цикла рождений. (Примеч. авт.)

Как пишет Шопенгауэр: "отрицание, уничтожение, превращение воли также являются уничтожением и исчезновением мира, ее зеркала", поскольку мы поняли, что мир есть не больше чем "самопознание воли" (том I). Поэтому не остается места для вопроса о мысли и знании, восприятии, концептуализации или общении; философия достигла предела, и "не осталось ничего, кроме мистицизма". Сами мистики, говоря о своих ощущениях, могут употреблять такие термины, как "экстаз", "вдохновение", "восторг" и т. д. Но в конце концов, это просто бесполезные слова, и, поскольку они не передают нам ничего положительного, они ничего и не описывают. Даже такие понятия, как "погружение в Нирвану", - лишь риторическая фигура, имеющая обманчивый и вводящий в заблуждение смысл, так как нам кажется, что мы понимаем то, что фактически является непостижимым для нас. И философам недопустимо использовать их в мистических контекстах, так как задача философии ограничена той областью, где возможно выразить истину, и им не следует пытаться переступить ее границу так, что, "утверждая интеллектуальные интуиции или притворное непосредственное понимание Разума, они создают видимость понимания того, что в действительности недоступно для познания и может быть обозначено только отрицательно" (том III).

403

В равной мере непозволительно для философии предполагать, что только потому, что мистическое понимание внутренней сути находится за пределами познания и значимого описания, им можно пренебречь как пустой, ложной интуицией. Это заманчивый путь, который находит выражение во всех формах позитивизма; тем не менее Шопенгауэр считает, что, не говоря уже о чем-нибудь еще, появление и пример тех, кто "преодолел мир", запрещает нам согласиться с этим. Например, мы можем сравнить безмятежность и глубокое умиротворение, которые отличают характеры и проступают на лицах святых и мистиков, с беспокойством, неудовлетворением и страданием, которые являются лейтмотивом большинства человеческих жизней. Бесспорно, истинно, что для тех, кто прикован к воле и к ее формам познания, то, что нельзя ни понять, ни выразить, не говоря уже - познать, будет неизбежно казаться "ничем". Но мы должны помнить, что ничто - относительная идея; то, что она предвещает тому, кто использует эту идею, зависит от того, кем он является и какое место в жизни он занимает. Тогда мы будем вынуждены "признать, что то, что остается после окончательного упразднения воли для всех тех, кто еще исполнен воли, есть, конечно, ничто; но и наоборот: для тех, в ком воля обратилась и отринула себя, этот наш столь реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями - ничто" (том I).

Этими словами Шопенгауэр завершает свой главный труд. Он уделяет им особое внимание, подчеркивая их важность, так как в них заключена та же мысль, которая лежит в основе большинства мистических доктрин; то есть именно такому знанию, в которое стремятся проникнуть мистики, нельзя дать определение или выразить его суть словами, а в крайнем случае можно только "увидеть" (выражаясь метафорически), а "увидеть" их могут только те, кто вступил на определенный путь и кому повседневный мир представляется в совершенно новом свете. Несомненно, именно это имел в виду Шопенгау

404

эр, утверждая, что квиетизм и аскетизм, "отказ от всех желаний" и от мирских интересов, находятся "в ближайшей связи" с мистицизмом, если его правильно понять. Но даже в этом случае, если допустить, что в этой области невозможно требовать ясности изложения, необходимо признать, что его рассуждения о связи мистицизма с философией зачастую двусмысленны и не всегда понятны.

Мы видели, например, как в других отрывках он говорит о таком понимании, которое относится к моральному поведению и сознанию как "мистическим" по характеру; в одном месте (ОМ, 22) он называет совершенно бескорыстный или неэгоистический поступок, совершаемый исключительно под воздействием чужих страданий, "eine praktische Mystik" (практическая мистика); и не отрицает, что такое понимание представляет форму "знания", хотя и "лучшего" или "более высокого" вида. И так же он (по крайней мере, в большинстве случаев) не отрицает, что такое знание, хотя и является интуитивным и "непосредственным", может быть приобретено через философское созерцание и может достичь уровня дискурсивной внятности и объяснения.

Как возможно примирить такие утверждения с теми, которые мы только что обсудили? Одна возможность (хотя это не более чем догадка) состоит в том, что, когда Шопенгауэр говорил о мистицизме, он имел в виду два различимых понятия, между которыми, однако, он никогда не проводил четкого отличия. Под одним из них, под мистическим знанием, он подразумевает просто истинное проникновение во внутреннюю природу феноменального мира в целом и в нашу собственную природу, которая рассматривается как часть и участник этого мира; именно в этом смысле он говорит о мистицизме как об "осознании тождества собственной внутренней сущности с сущностью всех ве