Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6304 ( № 2 2011)

Первыми художественными произведениями стали повести «Житиё одной бабы», «Овцебык» и роман «Некуда», в котором он критиковал идеи современной революционной молодёжи «переделать весь свет», не ведая о том, к чему это может привести. Но Лесков не догадывался, как трудно творцу торить свой независимый путь. Если статья о пожарах («Северная пчела», 1862 г.) поссорила его с полицией и вызвала неудовольствие Александра II, то роман «Некуда»(1864) обрушил на него гнев радикалов и принёс ему «славу» реакционера.

Первый роман, принёсший писетелю известность, стал «Соборяне» (1872), повесть «Очарованный странник» (1873), затем «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» (1881). Знаменитого Левшу активно ругали с двух сторон: «левые» обвиняли Лескова в национализме, «правые» нашли в сказе показ жизни русского народа слишком беспросветным. Церковь не приняла повесть «Полуночники», цензура не пропустила роман «Чёртовы куклы», повесть «Заячий ремиз». Но время угасило страсти, и теперь для нас Лесков – классик русской литературы, выдающийся знаток самовитого родного языка.

18 – 100 лет со дня рождения Галины Евгеньевны Николаевой (Волянской) (5.02.1911, деревня Усманка Мариинского района Томской губ. – 18.10.1963, Москва), русского поэта и прозаика. Дочь учительницы и юриста, она поступила после школы в медицинский институт г. Горького. Работала преподавателем. Во время войны трудилась врачом в госпиталях Сталинградского фронта и Северного Кавказа. В 1945 г. прислала свои стихи Николаю Тихонову. «Я верю, что Вы узнаете счастье большого признания и широкой известности», предсказал ей поэт. И не ошибся. Через пять лет журнал «Знамя», открывший её имя читателям, опубликовал роман «Жатва», принёсший Г. Николаевой всесоюзное признание. Последующие роман «Битва в пути» и «Рассказы бабки Василисы про чудеса» закрепили этот успех. «Она много работала и много болела», – писала о ней Маргарита Алигер уже после смерти Галины Евгеньевны.

19 – 80 лет со дня рождения Георгия Николаевича Владимова (Волосевич) (1931, Харьков – 19 октября 2003, Нидерхаузен, Германия; похоронен в Переделкине), русский писатель. Учился в Ленинградском суворовском училище. В 1953-м окончил юрфак Ленинградского университета. Занимался литературной критикой. В 1961 г. опубликовал повесть «Большая руда», вызвавшую дискуссии. Автор романов «Три минуты молчания», «Верный Руслан», «Генерал и его армия». Талантливый писатель, лирик по природе своей, обличитель неправды по складу ума, Владимов всю жизнь искал истину, но, к сожалению, не нашёл её ни на родине, ни за границей.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Портфель "ЛГ"

Пушинка

ПРОЗА

Виктор НИКИТИН

Виктор Николаевич Никитин родился в 1960 году. Живёт в Воронеже. Печатался в журналах «Подъём», «Москва», «Звезда», «Наш современник», «Октябрь», «Сибирские огни», в «Литературной газете». В 2005 году стал лауреатом премии «Русский переплёт» за роман «Исчезнут, как птицы», признанный лучшим литературным произведением года. Роман издан отдельной книгой в 2007 году в Воронеже.

Людей сближает разговор, а они молчали. Теперь и вспомнить было невозможно, из-за чего всё началось. Длилось так уже второй месяц.

Он вставал раньше обычного – надо было её опередить. Прислушивался к звукам в соседней комнате. Тишина поздравляла его с ущербным первым местом. Дверь в коридор была закрыта; он негромко включал телевизор, пытаясь в утренних новостях найти себе утешение, – где-то случались катастрофы, люди жили, несомненно, хуже, чем он, – и принимался неловко бороться с гантелями.

Потом осторожно выбирался в коридор. Пол всё равно предательски скрипел, и он замирал у её комнаты. Дверь была неплотно прикрыта (редкая оплошность), небольшая щель позволяла ему узнать главное – она спала. Полоска утреннего скупого света раздвигала полумрак комнаты как раз на её голове, повёрнутой к спинке дивана. Он успел заметить копну тёмно-рыжих волос и прятавшее её одеяло. Увиденное почему-то убеждало его в том, что ночь не принесла ей отдыха и спать она будет ещё не меньше часа.

Он зажигал газ на кухне и ставил чайник на плиту. Воду в чайник набирал заранее, перед сном. Старался вообще как можно меньше производить звуков. Осторожно открывал холодильник, доставал тарелку из навесного шкафчика, ставил чашку на стол. Успевал отлучиться с кухни, чтобы умыться, и возвращался как раз к тому моменту, когда возбуждённый чайник собирался выдать своё пронзительное соло.

Ел сдержанно и скромно, словно готовясь к выполнению какого-то задания. С той же отработанной выдержкой мыл посуду и, глядя на сбегающую в воронку мыльную воду, думал, что молчание в отличие от воды никуда не исчезает, а продолжает висеть над ним тянущим душу грузом. Если раньше ему было интересно, сколько это продлится, то теперь его занимало только одно: когда это закончится? Казалось, что молчание в их квартире прописалось навечно.

Причин было несколько. Мелкие детали, незначительные поводы – всё это где-то пряталось до поры до времени, пока вдруг не сгодилось для резкого выяснения отношений. Он был спокоен, она сказала «равнодушен». Она и начала первой. Она назвала его «ничтожеством»; не оставаясь в долгу, он ответил ей «дурой несусветной». Последующие слова произносились уже не ими, а какими-то дошедшими до края персонажами с базара или тюремной пересылки, – опустившимися, оголтелыми.

Всё разом развалилось. Она сказала, что устала. Почти двадцать лет она терпела, ждала чего-то. Она устала экономить. Так и сказала: «Я устала, что у меня нет денег».

Вот и причина, вот источник несчастья.

Они не сразу замолчали. Ещё произносилось несколько фраз за день, но уже в раздражённом тоне. Оба цеплялись за любой предмет, продвигаясь к очередному обострению.

Деньги, деньги… Почему их всегда либо нет, либо не хватает? Это слово не произносилось ими вслух, зато засело теперь и в его голове. Я тоже терпел, подумал он, достаточно. Однажды дошло до того, что на её вопрос: «Почему ты посуду не помыл?», он ответил без тени улыбки: «Денег нет».

Она приучала его быть виноватым, хотела показать, что он не хозяин в доме.

Поначалу ещё они ели вместе. Молчание созрело в них для наглядного укора. Они сидели за кухонным столом, опустив головы, и словно пытались справиться с бедой, неожиданно свалившейся к ним в тарелки. Их разделяли искусственные цветы в стеклянной вазе. Она поставила их специально, чтобы заслониться от него. Каждый молчал о своём.

За окном стоял неумолчный уличный гул; приглушённый, он держался на одной деятельной ноте, пропускавшей стук женских каблучков, чьи-то восклицания и даже смех. Там была жизнь, а здесь её ловко имитировали в тянущихся в разные стороны палевых, фиолетовых и розовых бутонах, разверстые зевы которых были заполнены бесплодными семенами.